Пароход идет в Яффу и обратно (Рассказы и повесть)

Но Лия сердито молчала или гневно сопела, лишь стоило открыть рот Висмонту. Она говорила о нем со злобой: он — мапс[20]. Из любви к Гордону она сдерживала свою злость. Она знала: Александр любит этого упрямого человека.

Ровоам родился в Палестине. Отец его был одним из первых колонистов Рош-Пино. Пронизанный мечтой о национальной независимости, он бросил свой очаг в России и поселился в песках Галилеи. Когда Рош-Пино стал хиреть, пришло письмо от барона Ротшильда. Сам Ротшильд взялся возрождать палестинские колонии и воспитывать будущее население государства. В лице Ровоама Висмонта барон воспитал врага.

Барон спрашивал в письмах: «Отчего хиреет ваша колония?» «Мы не в силах продать наше вино, — ответили колонисты. — Оно слишком дешево на рынке».

В тот год был отличный урожай.

— Какой удачный год! — говорили, подрезая сухие лозы, неопытные виноградари.

Хороший урожай оказался бедствием. Цена на виноград пала так низко, что вывоз к месту продажи обходился дороже его стоимости.

Управляющий барона написал: «Храните вино: настанет неурожайный год, и вы с лихвой вернете убытки».

Виноградари из Рош-Пино сообщили управляющему:

— Скажите барону, что нам негде хранить его.

Тогда из Парижа пришли деньги. С деньгами прибыл от барона Ротшильда инструктор. Он осмотрел колонию, выбрал место и построил просторное хранилище для вина. Колонисты перетащили туда свои винные запасы и стали ждать неурожая. Так уцелело от гибели Рош-Пино.

В разговоре с Гордоном Висмонт как-то сознался, что мечтает скопить триста египетских фунтов.

— Триста египетских фунтов! — восклицал он часто. — Я обязательно добуду эту сумму.

— Для чего тебе, презирающему богатство, деньги? — спросил Гордон, удивленный его желанием.

— Я хочу переслать их Ротшильду. Мой отец говорил, что барон истратил на меня триста фунтов.

Он презирал Ротшильда за его богатство. Ненависть к богачам пришла к нему через два моря — из России, из сибирской ссылки. Она пришла к нему в поучительных письмах дяди. Дядя участвовал в польской организации эсеров. Он был арестован по делу известной варшавской экспроприации и отбывал ссылку в Туруханском крае. Письма дяди Ровоам всегда хранил при себе, в своем дорожном чемодане. Это была очень большая стопка: дядя писал часто и много. Чувствовалось, что там — тишина тундры, тишина Енисея.

Илья Шухман знал дядю Висмонта. Летом 1917 года ссыльный приехал в Одессу. Он сразу взялся за революционные архивы. В желтых папках музея вылавливал он тайные имена провокаторов. Он прослеживал всю их работу и, проследив, публиковал о них разоблачения.

К Висмонту Шухмана привязала биография отца Ровоама. Висмонт был одним из первых колонистов страны, стражем пустыни — вот кем был его отец! И привязанность осталась, хотя Ровоам подтачивал ее тем, что не переживал общих восторгов и назойливо напоминал об арабах, в то время когда нужно было думать о евреях.

Шухман как-то сказал Висмонту:

— Значит, ты оправдываешь их ненависть к нам?

Висмонт ответил:

— Нам надо искать выход, не ссориться с ними.

— Какой?

— Не селиться на участках феллахов.

— Значит, уехать в Россию?

— Не знаю.

— Значит, покинуть Палестину? — приступал к нему Шухман.

Знал ли тогда Висмонт, что через короткое время сам окажется на феллахском участке?

Глава десятая

В один из вечеров постояльцы решили создать квуцу[21]. Квуцы в то время стали пользоваться успехом. Это были сельскохозяйственные коммуны, созданные выходцами из России.

— Нет, — сказал однажды Гордон, — в этом нет ничего удивительного. Мои земляки покинули Совдепию не потому, что революция была им враждебна, наоборот, идеи революции нам более чем близки. Но нас тянуло сюда. Революция не смогла прикончить наши национальные волнения.

Дочь наборщика не преминула тогда проворчать, что национализм выше революции. Квуцы она презирала, считая их чуждыми для Палестины.

Как же высказался о квуце Илья Шухман?

Он высказался так:

— Что ж, если квуца способна помочь нашему национальному возрождению, пожалуйста, я не против квуцы! Но если и в нашей квуце пойдут разговоры об едином союзе с арабами, о равноправии древнееврейского языка и жаргона, об угнетателях англичанах и прочая демагогия, тогда я первый покину нашу квуцу.

Он посмотрел на Висмонта.

— Я ничего тебе не могу обещать, — ответил Ровоам, — я ставлю только одно условие: никаких подачек! Ни от отдельных лиц, ни даже от сионистского комитета. Согласны?

Илья Шухман согласился. Первые деньги надо было составить из членских взносов, затем надо было взять ссуду в Генеральном сионистском банке. Шухман наметил количество членов квуцы: не более двадцати пяти семей. Остальное будет видно потом.

— Как назвать квуцу?

Гордон упросил Висмонта и Шухмана с ним согласиться. Он хотел, чтобы квуца называлась Явне. Явне! Но не в честь старинного университетского города, а в честь темной синагоги на Большой Арнаутской улице, названной по имени старинного университетского города. Так в один из вечеров у наборщика родилось общество Явне. Общество Явне — преддверие к одноименной коммуне.