Парижский вариант

Лапорт нахмурился.

– На нашу военно-морскую базу близ Тулона, а потом на Минорку, по личным делам. А что? Почему вас вдруг заинтересовал Дариус?

– Насколько хорошо вы знакомы с капитаном Боннаром?

– Знаком?! – изумился француз. – Вы подозреваете Дариуса?.. Нет, нет, невозможно! Я помыслить не могу о подобном предательстве!

– Это он передал вам те документы, которые получил от вас я.

– Невозможно, – сердито отрезал генерал. – Хорошо ли я знаком с Дариусом? Да я знаю его, как отец – сына! Шесть лет он неотлучно рядом со мной. У него было безупречное досье, множество благодарностей и наград за отвагу, еще до того, как мы встретились, – когда он был у меня взводным в Четвертом драгунском во время иракской войны. А до того он служил poilu[38] во Втором пехотном полку Иностранного легиона, действовавшем в Северной Африке по просьбе наших бывших колоний, – они до сих пор обращаются к нам за помощью. Он выбился в офицеры из низов. Как можете вы подозревать столь уважаемого человека?

– Боннар служил рядовым легионером? Он не француз?

– Конечно, француз! – рявкнул Лапорт. Физиономия его словно окаменела, застыв в недовольной гримасе. – Ну да, его отец – немец, и Дариус родился в Германии, но его мать – настоящая француженка, и в Легион он вступил под ее фамилией.

– Что вы знаете о его личной жизни?

– Все! Он женат на прекрасной юной особе из хорошей семьи, многие годы служившей Франции. Он изучает нашу историю, как и я.

Лапорт широким жестом обвел рукой кабинет, и только теперь Джон обратил внимание, что стены его увешаны картинами, репродукциями, фотографиями, картами, так или иначе связанными с великими минутами французской истории. Исключение было только одно – репродукция той же картины, которую видел агент в парижском доме Лапорта. С нее зловеще поблескивал окнами кроваво-алый замок.

– История – это не просто описание прошлого нации или народа, – продолжал генерал. – Истинная история запечатлевает душу страны, и, не зная ее, невозможно познать народ. Не помня прошлого, мы обречены повторять его, подполковник, non? Как может предать страну человек, преданный ее истории? Impossible.

Джон слушал, и в его душе росло убеждение – Лапорт слишком многословно, слишком шумно защищает Боннара, точно пытается убедить самого себя. Или сердце подсказывало ему, что невозможное, с его точки зрения, может оказаться вполне вероятным? В последних словах генерала прозвучало явное сомнение.

– Нет, я не верю. Только не Дариус.

А Джон – верил. Выходя из кабинета, он оглянулся. Генерал Лапорт в тяжком раздумье восседал на своем алом троне, и в глазах его стоял ужас.

Париж, Франция

Питер Хауэлл как раз задремал на узенькой койке, которую по его настоянию поставили рядом с кроватью Марти, когда за ухом его зажужжала не то пчела, не то оса, не то какой-то гнусный кровосос. Агент машинально прихлопнул вредную тварь и проснулся – от боли в пострадавшем ухе и от трезвона, который поднял стоящий на тумбочке телефон.

Марти зашевелился на больничном ложе и что-то пробормотал. Питер глянул на него – не просыпается ли? – и схватился за трубку.

– Хауэлл слушает!

– Спим, Питер?

– Даже полевые агенты по временам испытывают эту досадную потребность, как бы ни было это неудобно для вас, бюрократов на окладе, которые каждую ночь дрыхнут в своих постелях – или в постелях своих любовниц.

Находившийся в Лондоне сэр Гарет Саутгейт хихикнул – без особого, правда, веселья. Именно на его, как главы МИ-6, плечи падала незавидная обязанность общаться с Питером Хауэллом, несмотря даже на то, что сам сэр Гарет с куда большим удовольствием выставил бы этого колоброда. Но приходилось терпеть все выходки отставного агента, в которых тот находил некое извращенное удовольствие. Питер Хауэлл был великолепным профессионалом, особенно в нештатных ситуациях. Поэтому Саутгейт подшучивал над ним в ответ и не поддавался на провокации.

Но сейчас смех застревал у сэра Гарета в горле.

– Питер, как там доктор Зеллербах?

– Без изменений. А вам какого черта занадобилось?

– Хотел передать тебе кое-что важное, – Саутгейт подбавил в голос серьезности, – и поинтересоваться твоим великозначимым мнением.

Марти снова беспокойно заворочался, и Питер с надеждой покосился на него, чтобы вернуться к разговору, только когда больной снова замер в прострации. Теперь, осознав, что успел достать босса, он вернулся к вполне цивильному обращению – noblesse oblige[39], так сказать.

– Я… как это в Калифорнии говорят – одно большое ухо?

– Очень мило с твоей стороны, – отозвался Саутгейт. – Информация сверхсекретная, только для ушей премьер-министра. Собственно говоря, я звоню тебе через новый скремблер и пользуюсь новыми кодами, чтобы быть уверенным, что террористы еще не успели его взломать. И больше не буду пользоваться им никогда, покуда мы не взяли под контроль этот чертов молекулярный компьютер. Ты меня понял?

– Лучше тогда вообще молчи, старик, – пророкотал Питер.

– Извини? – Сэр Гарет позволил раздражению прорваться.