Паранойя. Почему мы?

Честно, мне до сих пор не верится, что этот сюрреалистический п*здец удалось претворить в жизнь. После моей фееричной «смерти», транслируемой по всем каналам, за меня взялись конкретно. Я, как гончая собака, носился по всей России, скрываясь то тут, то там.

Зная, сценарий таких «убийств», долгое время никто не верил, что я действительно погиб. Правительство жало на все рычаги, перекрывая кислород и уничтожая любую возможность побега за границу.

Я год! Целый, сука, год ходил бомжом и жил, х*й пойми, в какой параше, чтобы не дай бог, никакая тварь не узнала.

Вся эта конспирация едва не стоила мне жизни. Проклятая почка воспалилась в самый ненужный момент, а я ни в больничку, ни врача вызвать, ни хрена не мог. Казалось, если только лишнее движение сделаю, сразу заметут.

 В итоге справлялся своими силами, провалявшись пластом два месяца и похудев на пятнадцать килограмм. По приезде в Германию, где мне должны были провести пластическую операцию, долго восстанавливал иммунитет, прежде, чем перекроить рожу. К сожалению, все прошло не так гладко, как хотелось бы. Были осложнения, долгая реабилитация и иногда ощущение, что я так и сдохну, напрочь отрезанный от своих родных и близких.

Чтобы исчерпать любые подозрения, если они есть, и не оставить зацепок, я был вынужден провести еще полгода в полнейшей изоляции от всех, кто мне дорог. Я не мог позволить себе даже следить за ними, не то, что сообщить о себе каким-то образом.

Это была очень тонкая, рисковая игра, в которой один неверный шаг, и весь, выстроенный мной, карточный домик развалится с треском.

Да, мне безумно хотелось рискнуть, особенно, когда я узнал, что Настька все-таки родила мне ребенка, но я понимал, что моей семье, прежде всего, нужен не папа рядом, а стабильная, безопасная обстановка. Возможность жить без оглядки, без страха и на полную катушку, поэтому решил, что всему свое время. Даже, если от нетерпения на стены хочется лезть, даже, если в груди печет от понимания, что упускаешь столько всего в жизни своих детей, и это время уже никогда не вернешь, все равно – их жизнь важнее моего отцовства.

Поэтому я терпел. Нарезая нервные круги по палате в Швейцарской клинике, сжимал зубы до скрежета и с головой, со всей своей яростью, и бессилием уходил в дела Ари Акермана.

Как ни смешно, громкий развод с его актрисулькой сыграл мне только на руку, позволив естественным образом влиться в новое общество. Публичность окончательно отвела от меня всякие подозрения, и я, оседлав этого конька, быстро освоился, и однажды, наконец, смог выдохнуть, сказав себе:

«Отвоевался, Сережа, победил.»

Теперь можно было и к женщине своей, и к детям. С победой, со стабильностью, с достойным местом в обществе.

 И на словах это все, конечно, красивенько звучало, оптимистично, а на деле выходило иначе.

Пока я строил свою жизнь, моя семья строила свою. И никто уже давно не ждал, что в ней нарисуется такой вот ферзь. Более того, это наверняка воспримется с обидой и упреками, что не предупредил, не доверился, не посвятил в свой план.

А как посвятить, если этот план – чистейшая удача? Если я ни в чем не был уверен? Если в любую минуту меня могли убить не враги, так болезнь?

К чему пустые ожидания и вероятно, ложные надежды?

Я не хотел, чтобы мои дети и Настя делали центром своей жизни мое возвращение, которое могло и не случиться. Их жизнь должна была идти своим чередом без оглядки на меня.

В конце концов, лучше однажды обрадоваться, чем тотально разочароваться.

Я знаю, что это жестоко и очень рискованно, но такая у меня жизнь, такие реалии больших и грязных денег. Это не оправдание, да я и не оправдываюсь.

Понимаю, что могло быть миллион «а если бы»: а если бы Настя не справилась, наложила на себя руки, а если бы у Дениски травма на всю жизнь, а если бы Олька загуляла с горя? Можно было до бесконечности заниматься мозгоклюйством и просчитывать варианты, но, если бы я думал обо всех «если», я бы, как тот Буриданов осел встал на одном месте, боясь сделать шаг в сторону и стоял бы, пока не сдох.

К счастью или к сожалению, я так не умел, всегда действовал сообразно ситуации. Ситуация же была жесткая и безвыходная, поэтому и меры соответствующие, однако, со своей стороны я подстраховал все, что мог – вот такая у меня правда, такой коленкор.

Убедительный ли? Не думаю, ибо у моих детей и Настьки она своя, а своя она всегда понятнее и правее. И я готов был к любым ее проявлениям. Готов был терпеть, смиряться и просить прощение, что не смог сделать все по уму, как нормальный человек. Но вот к чему я не был готов, так это – к очередному Настькиному «не хочу, не нужен, не вижу в своем будущем».

Когда я узнал, что она родила мне дочь, я, несмотря на то, что дела у меня все еще шли х*евей некуда, стал самым счастливым мужиком на свете. У меня болел каждый сантиметр моей перекроенной рожи, а я все равно щерился, как блажной дебильсон. Хотелось послать все к такой-то матери и рвануть к моим девочкам.

Я поверить не мог, что мой вредный мартыхан теперь мама. Мама моего ребенка. Мне это нужно было своими глазами увидеть.