Паранойя. Почему мы?

– Насть, – перехватывает он меня в дверях.

– Сереж, давай, не будем ничего обсуждать. Я устала и хочу спать, – открещиваюсь, не в силах поднять головы. Мне стыдно. Стыдно за себя сломленную, слабую, не умеющую справляться со своими демонами. Вспоминая, как пару минут назад просила его отхлестать меня, трахнуть, как шалаву, хочется провалиться сквозь землю. К счастью, Долгов щадит остатки моей гордости.

– Я не собираюсь ничего обсуждать, Насть, – резюмирует он устало, –  ты и сама прекрасно понимаешь, что это полная х*йня.

Понимаю. Как и то, что он имеет в виду мое психологическое состояние, а не этот дикий секс. Но мне почему-то все равно становиться до слез обидно. Хочется по-детски огрызнуться, чтобы нашел себе ту, с которой будет не «х*йня». Но я сдерживаюсь и, опустив голову еще ниже, чтобы он не заметил слез, киваю. Делаю шаг в надежде, что уж теперь-то он меня отпустит, но Сережа, тяжело вздохнув, заключает мое лицо в ладони и заставляет меня посмотреть ему в глаза.

– Котенок, я люблю тебя, – шепчет он таким тоном, что я не могу больше сдерживать слезы, и они начинают ровными дорожками скатываться по моим щекам. Долгов же продолжает. – Очень сильно люблю, Настюш. И если бы мог, я бы все взял на себя. Знаю, тебе от моих слов ни холодно, ни жарко. Но мы с тобой в одной упряжке, маленькая: если плохо тебе, то и мне хреново. Я без понятия, как лучше, как легче, но точно знаю, не поодиночке. Не отстраняйся от меня, не отгораживайся. Да, между нами огромная пропасть, но и ее можно преодолеть, если захотеть. А я очень хочу, Настюш, больше всего в этой гребанной жизни хочу снова быть для тебя тем мужиком, с которым ты можешь быть счастливой. Только позволь мне.

Он с чувством целует меня в лоб, а я, уткнувшись ему в шею, тихо и горько плачу, ибо точно знаю, никогда больше он им не станет, никогда больше не сделает меня счастливой. Это просто невозможно, как бы ни хотел он, как бы ни хотела я. В каждом из нас есть что-то такое, хоть кричи, хоть плач, а с этим не совладать. В моем случае это – разъедающее меня чувство вины, ибо между нами не пропасть, а могила. Могила моей матери и сестры. И как бы я ни любила Долгова, как бы не было велико мое желание простить ему все, я не смогу перешагнуть через эту могилу.

Однако, вслух ничего не говорю. Сейчас нет никакого смысла обсуждать все это. Мы застряли в неопределенности и, чтобы окончательно не сойти с ума, должны держаться друг друга.

Потом. Я расставлю все точки над «i» потом. А пока заткнись совесть.

После бани Долгов отводит меня к себе в комнату со словами: «У меня раскладывается диван, нам не будет тесно». Я не уверена, что хочу провести с ним ночь бок о бок, но не возражаю.

Если честно, я вообще сейчас ни в чем не уверена. Но то, что наедине с собой начну заниматься самоедством нет никаких сомнений, поэтому пусть лучше так.

Переодевшись в первую попавшуюся Сережину футболку, ныряю под пододеяльник и отворачиваюсь к стене, всем своим видом давая понять, что хотела бы иметь личное пространство. Но Долгов, хоть и наверняка понял это, не счел нужным удовлетворить мое желание. Пододвинулся вплотную, сжал меня в своих медвежьих объятиях и, уткнувшись носом в изгиб шеи, с шумом втянул запах моей кожи. И всё: все мои возражения как-то сами собой утихли.

Вряд ли родилась та женщина, которая смогла бы равнодушно отнестись к столь проникновенным проявлениям чувств любимого мужчины. Есть такие взгляды и прикосновения, когда вдруг понимаешь, что ты – не просто человек среди таких же семи миллиардов, ты – нечто особенное, целый мир для кого-то, его смысл и воздух.

Наверное, любовь не зря считается самым прекрасным из чувств. Мы все с детства стремимся не быть такими, как все. Каждый наш шаг – попытка выделиться: одеждой, способностями, талантами, возможностями, детьми, успехом… Что угодно лишь бы ухватить свой кусочек уникальности. Любовь же дарит его, не требуя от нас каких-либо усилий, признавая, что мы уникальны уже тем, что мы просто есть. И это поистине прекрасно чувствовать себя в этом эгоистичном, жестоком мире хотя бы для одного человека незаменимым, единственным в своем роде.

Именно так я себя ощущаю сейчас, и сил не хватает попросить убрать руки или отодвинуться. Застыв, едва дышу, боясь сделать лишнее движение. В горле стоит ком и хочется плакать.

Боже, ну, почему все должно быть так сложно?!

– Ты ела сегодня? – спрашивает Долгов, не позволяя в очередной раз утонуть в потоке сознания. Я готова расцеловать его за это, поэтому, не подумав, признаюсь, что забыла.

Естественно, меня тут же отконвоировали на кухню и заставили съесть целую тарелку пельменей с деревенской сметаной. У Долгова все-таки удивительный талант убеждать.

Как ни странно, после сытного ужина меня разморило, я даже почувствовала себя не такой напряженной. Вернувшись в постель, больше не отворачивалась и сама прижалась к Долгову. Он, к счастью, никак не прокомментировал мои перемены настроения. Просто обнял и выдал заговорческим шепотом, словно тайну особой секретности: