Паранойя. Почему я?

– Еще можешь поработать над подарком мне на память, чтобы я мог смотреть на него, когда сильно соскучусь, – подмигнув, продолжает он, я недоуменно хмурюсь. – Только не говори, что ты до сих пор помнишь те глупости, что я наговорил по осени? – расценив по-своему мое выражение лица, помрачнел он. До меня же только доходит, что имеется в виду. И да, из потаенных глубин поднимается так и незабытая, глубоко ранившая меня обида.  Однако, стараясь не показать ее, как можно невозмутимей отзываюсь:

– Не думаю, что это хорошая идея. Рисовать на бумаге у меня не очень получается.

– Все у тебя получается, Настюш, это я просто вспыльчивый придурок, – как всегда все поняв, заверяет он, отчего у меня в горле встает ком. –   Прости, что обидел тогда, я был на нервах. На самом деле тот портрет – единственная картина, которая мне по-настоящему понравилась за всю жизнь.

– Наверное, просто потому, что на ней был ты, – шучу, чтобы не расклеиться. Мы смеёмся. – Я подумаю, – уклончиво подытоживаю, хотя знаю, что обязательно что-то нарисую. Мне еще на Новый год хотелось сделать ему какой-то такой подарок, но я так и не решилась.

– Подумай, – кивает Сережа и, насмешливо сверкнув своими белющими зубами, добавляет. – Но я бы не отказался от автопортрета, желательно в стиле ню.

– Да что вы говорите, – язвлю и наигранно возмущаюсь потом всю дорогу до магазина.

Но, тем не менее, купив все необходимое, на следующий день, когда Сережа уезжает, выбираю перед зеркалом позу и пытаюсь продумать композицию, чтобы четко выразить свой замысел, но не скатиться в пошлость.

Как и в старые – добрые, меня по-настоящему захватывает идея, и я с головой погружаюсь в нее, спасаясь от бесконечного потока мыслей и переживаний: ищет ли меня мама, что сказала Можайскому, что вообще происходит?

Сережа, конечно же, заверяет, что все в порядке, и мне не стоит так грузиться, якобы сейчас маме и папе Грише не до меня. Это сразу же настораживает, но Долгов лишь отмахивается.

Так проходит четыре дня. Я почти заканчиваю картину и в перерыве, устав от тишины и одиночества, включаю телевизор. Под голос диктора новостей готовлю себе незамысловатый обед – спагетти с соусом болоньезе, и даже с аппетитом уплетаю, пока вдруг не слышу фамилию отчима. Подскочив, подбегаю к телевизору и с колотящимся сердцем прибавляю звук.

– Авария произошла на участке трассы М2 в три часа десять минут по Московскому времени в пятнадцати километрах от Щербинского кладбища, откуда глава региона N с супругой возвращались с похорон сына Григория Алексеевича от первого брака. В результате ДТП водитель, мужчина двадцати девяти лет скончался на месте. Григорий Алексеевич Можайский с супругой доставлены в медучреждение. Водитель встречного автомобиля скрылся с места аварии. Есть подозрение, что на губернатора было совершено покушение…

– О, господи! Мама! – оседаю я на пол, с ужасом глядя на врезавшийся в дерево Мерседес.

Глава 6

«Прежде одиночество было безликим, и он никогда не думал, что хоть один человек, войдя в его жизнь, мог бы принести ему исцеление. Теперь у одиночества было имя: Мэгги, Мэгги, Мэгги …»

            К. Макколоу «Поющие в терновнике»

– Что значит «нигде нет»? А ты куда смотрел? – ору не своим голосом, охреневая с тупости охраны и Настькиной… я даже не знаю, как это назвать. Тоже, наверное, тупости.

Услышать звон, накрутить в своей голове черт знает, что и помчаться туда, где тебя избили, как собаку, и вообще неизвестно, что ждет.

Ну, не дура ли?

– Сергей Эльдарович, я же заходил, проверял, – продолжает Лёха оправдываться. – Она сказала, спать будет ложиться. Вы не говорили, что дёру может дать, вот мы только на периметре и сконцентрировали внимание.

– А вам, бл*дь, все надо говорить! Сами ни хера не можете своей башкой додумать.

– Сергей Эльдарович….

– Да че ты мне теперь Эльдаркаешь, как еб*ный попугай?! Скажи спасибо матери, иначе бы всю неделю ссал кровью. Вас, дебилоидов, только так можно чему -то обучить.

– Ну, мы же…

– Всё, отбой! Бери своих тупоголовых спортсменюг, и шуруйте на лесопилку, там пока тусуйтесь, чтоб глаза мои вас не видели, а то не посмотрю на мать, прибью тебя – придурка!

Лёха пытается что-то еще сказать, но я сбрасываю вызов. Внутри кипит так, что кажется разорвет к чертям собачьим.

Я, конечно, знал, что ни хрена Настька не определилась; что ее по-прежнему безбожно штормит, и ей дико страшно, но то, что она возьмет и без объяснений смоется – такого я от нее не ожидал. Понятно, что в силу возраста ей свойственны импульсивность и глупые выходки, плюс ситуация такая, что у любого мозги набекрень съедут, но в целом и общем Настька – рассудительная девчонка, она бы обязательно позвонила и спросила прямо прежде, чем пороть горячку. И то, что она этого не сделала, даже ни на минуту не усомнившись в моей причастности к аварии, цепляло.