И я не могу с ней не согласиться. Если это привет от братвы, доказать, что я не имею к покушению никакого отношения будет не просто сложно, а п*здец, как сложно, учитывая, что я был с ними замечен и вел дела. Однозначно, это раздуют, и в ход пойдёт всё и вся.
– Им невыгодно сейчас привлекать к себе внимание властей, – задумчиво привожу не слишком убедительный аргумент, наблюдая, как дочь выходит из машины.
– Невыгодно, – кивает Зойка и не в силах удержаться, чтобы не подкинуть масла в огонь, добавляет. – Если, конечно, они не в сговоре с этими властями.
– Ладно, ты занимайся новостями, а я пошлю людей в Москву, пусть рыщут в этих направлениях, – заключаю, встречаясь с Олькой взглядом. Дочь на мгновение застывает и неуверенно растягивает губы в виноватой улыбке, подобно лучику солнца разгоняя сгустившиеся вокруг меня тучи. Подмигнув, улыбаюсь в ответ, чувствуя облегчение и радость. Эти десять дней отчуждения хоть и пролетели в делах, да заботах, а все же дались не так уж легко. Нам с Ларкой не хватало нашей звездочки: ее улыбки, смеха, ее неиссякаемой энергии. Дом без нее, будто опустел и стал совершенно чужим. Однако, если жена каждый день встречалась с дочерью, я себя пересилить не мог. Поначалу злился, а потом просто стало стыдно. Ведь по сути Олька права. Правда, я не считал, что она имеет право что-то нам высказывать, тем более, в такой форме.
Впрочем, меня больше беспокоили причины ее поведения, о которых все упорно молчали. Может, Настька и была права, прося не вмешиваться и не давить, но глядя сейчас на осунувшуюся Ольку, у меня внутри что-то сжимается, и я жалею, что не прибил этого гаденыша, обидевшего мою дочь.
Махнув ей, что сейчас спущусь вниз, отдаю Зойке последние распоряжения и направляюсь на выход из кабинета.
– Кстати, что насчет дома в Бронксе? Отменяю сделку? – бросает она мне вслед. Я замираю возле двери и сжимаю со всей силы ручку. Собственное бессилие и Настькино наплевательское отношение вновь разжигают во мне бешеную злость.
Столько суеты, денег, приготовлений и все коту под хвост. Послать бы эту сопливую бестолочь по известному маршруту. Как говорится, ушла и до свидания. Но нет, не могу выкинуть из головы, как она, что с ней, где, с кем…
Поэтому вместо того, чтобы дать сестре добро, выставляю себя сказочным долбо*бом и прошу подождать.
– Чего, Серёжа? – снисходительно интересуется Зойка, а я и сам не знаю. Понимаю, что время упущено, Можайский сейчас включит военный режим, и борьба с Настькиными тараканами будет стоить мне очень-очень дорого, но не могу я вот так просто отпустить её.
Следующие две недели проходят под грифом «Работа и еще раз работа!», Бесконечные командировки, переговоры, терки с налоговой, суды по мелочам и, конечно же, вспыхивающие тут и там слухи о моей причастности к аварии.
Можайский прямых заявлений в мою сторону, естественно, не делал. На фоне разразившегося скандала о разбазаривании регионального бюджета на его амбициозные планы, беспочвенные обвинения не добавляли ему плюсов, однако, гадливые статейки про мое беспредельное прошлое и нечистоплотность в делах выходили регулярно, как бы навевая на мысль, что от меня можно ожидать, чего угодно.
В другое время я бы, наверное, не парился. Институт репутации в нашей стране – вещь крайне эфемерная, поэтому моя позиция на сей счет не отличалась оригинальностью. Как говорится, собаки лают, караван идет. Но сейчас нервы были взвинчены настолько, что каждая мелочь выводила из себя.
А все Настька – дурочка наивная. Так ведь ни разу и не вышла на связь, даже с Олькой. Я подозреваю, что ей просто-напросто не дают. Самое хреновое – пока она в Москве, у меня тоже руки и ноги связаны. Максимум, что могут мои люди – это наблюдать издалека, да вынюхивать аккуратненько, чтоб мое имя никоим образом не всплыло рядом с этим делом.
Само собой, я не находил себе места. По сообщению моих людей Настькину мамашу выписали уже на следующий день. Отделалась она небольшим сотрясением да парочкой царапин. Можайский с младшей дочерью и вовсе сразу же вернулись в наш город. Я рассчитывал, что и Настька с матерью в скором времени последуют их примеру, ан нет. Вот уже третью неделю практически безвылазно они сидели в своем московском доме, а если и выезжали куда-то, то с такой толпой охраны, что сам цезарь со своими преторианцами отдыхал.