Паранойя. Почему я?

Вот и сейчас вместо того, чтобы справедливо опасаться, испытываю что-то сродни веселию и даже ностальгии. Вспоминаются молодые годы, весь этот движ, адреналин… Хотя знаю, что до приезда адвоката меня постараются, как следует, прессануть на допросе.

Судя по борзому задержанию, церемониться не станут. Крышу, видать, железобетонную пообещали, раз не бояться черти. Однозначно, в ход пойдет ток, дубинки, мешки на голову, да и в камере наверняка сюрприз поджидает.

И да: как только меня привозят в СИЗО, без промедлений и стандартной бумажной волокиты тащат на допрос, где восемь гнид скручивают, чтоб даже не пытался сопротивляться и оставить какие-то следы. Уткнув мордой в стол, меня херачат по почкам, да по голове, а на десерт прилетает ментовское излюбленное – электрошокером в солнышко, после чего по телу проходит мощная болевая судорога,  от которой меня трясет, как сучку и мутнеет перед глазами.

Шутка ли, пятьдесят тысяч вольт?! Даже звериная злоба, что кипела во мне, пока сыпались удары дубинок, немного затихает, хотя все эти обнаглевшие дебилоиды, естественно, покойники. Никакая крыша им от моих парней не помощник. Впрочем, как и мои парни мне сейчас.

К приезду адвоката я измочален так, что едва ворочаю языком. Голова трещит, в ушах стоит такой гул, что кажется, будто я в эпицентре какой-то бомбежки. Про почки и говорить нечего: ссать мне кровью несколько дней. Однако, я держусь и стандартно шлю оперов на х*й, когда они предлагают мне подписать «чистосердечное» или пытаются надавить. До этих баранов не доходит, что метод выбран совершенно не тот. Бить меня бесполезно. Я, как боец муай тай, приучен терпеть боль и уже не особо к ней восприимчив.

Пожалуй, в который раз стоит сказать “спасибо” отцу за то, что херачил меня, как собаку. Переплюнуть его воспитательные меры просто нереально, хотя бы потому, что ничто в этом мире не сравниться с детскими впечатлениями. Однако, надо признать, что возраст все же дает о себе знать. В двадцать я бы даже не поморщился и этих восьмерых раскидал, как не хер делать. Так просто они бы меня однозначно не скрутили. А теперь вот то ли разнежился на спокойных водах, то ли и правда, старею, но дури и здоровья уже не хватает, чтобы переть против толпы.

С приездом адвоката «беседа», само собой, приобретает цивилизованный вид.  Правда, показаний я никаких не даю, план защиты у нас еще не готов, так что мурыжат меня недолго.

А дальше начинается второй акт Марлезона. В камере ко мне подсаживают «утку», но этот олух настолько топорно пытается выуживать информацию и провоцировать на конфликт, что его попытки вызывают у меня лишь смех. Ночью становиться жарче: двое ухарей из ментовских крыс с заточками наперевес пытаются запугать, обещая разрисовать рожу и опустить в душе, если я не подпишу передачу акций, но поскольку я ожидал чего-то подобного, то недолго думая, одному бью в сонную артерию, отчего он сразу же теряет сознание и кулем валится на шконку, а второму делаю болевой на руку и, пока он обсыкается от боли, тихонько, чтоб не загреметь в изолятор за драку, обрисовываю расклад. К утру до всех этих чертей в камере доходит, что я не какой-то лох, которого можно так запросто прессануть, развести или запугать, поэтому вскоре передо мной начинают лебезить. Однако спать и принимать душ я все же не рискую.

Менты же, поняв спустя несколько дней, что я вполне себе освоился, перекидывают меня в другую камеру, пытаясь тем самым вывести из равновесия. Им это, само собой, удается: после нескольких бессонных ночей и будучи на постоянном шухере, нервы у меня ни к черту, поэтому едва не ведусь на провокацию какого-то блатняка и не разбиваю ему башку. Но вовремя напоминаю себе, что попадать в карцер мне нельзя, иначе отбитыми почками я не отделаюсь. К счастью, чуть позже, пообщавшись, нахожу двух мужиков с общими знакомыми, авторитет которых в воровском мире не пустой звук. Мужики оказываются вполне нормальными, с понятиями. Под их присмотром мне, наконец – то, удается немного поспать и принять нормально душ.

Спустя неделю мой тюремный быт, можно сказать, почти налажен. Без стычек, естественно, не обходится: меня по- прежнему пытаются спровоцировать и засадить в карцер, но я себя теперь контролирую четко и отпор даю исключительно в виде болевых или удушающих: никаких тебе следов, зато доносит информацию доходчиво и отбивает всякую охотку лезть. Не зря я все-таки решил осваивать борьбу. Как знал, что пригодиться.

Что касается следствия, то все бы ничего, если бы не этот гребанный «секретный свидетель». Сколько мы ни бились с адвокатом, имя не разглашалось и держалось в строжайшей тайне. Следователь обосновывал это тем, что мои люди могут представлять угрозу для жизни свидетеля, и очень активно манипулировал на этом, путая все карты. Я сломал голову, пытаясь понять, у кого на меня может быть что-то.