Я кивнул неопределенно. Светлана приходила и обозначала, мы тогда с Кристиной устроили цирк. И она же кричала, что у меня будут проблемы – вот и они.
Но я взял себя в руки и посмотрел на продюсера:
– Ладно, что делаем дальше? Юристы ведь сказали, что с алиментами она обломится, они ей вообще никаким местом не положены! Ну и пусть продолжает вопить.
Он ответил так же монотонно:
– Ты не понял, Саш, ты вообще еще ничего не понял… Надо было давно откупиться и заставить подписать договор о неразглашении и отказе от претензий. Но поздно, теперь ты в жопе.
Кристина неуверенно подала голос, напоминая о том, что здесь присутствуем не только мы:
– Подождите… То есть та женщина, которая звала сыночка, его родная мама? Это ее почти выпинывали возле входа? Как же можно…
Егор Михайлович зло рассмеялся и, показывая на Кристину пальцем, произнес:
– Вот так сцена выглядит со стороны, Саш. А теперь представь, как все это раскрутили. Ты – просто мерзавец, который отвернулся от женщины, давшей тебе жизнь, которая типа ночи не спала и до самой консерватории на трех работах пахала, чтобы ты музыке учился. А ты в своей славе так зажрался, что твоя охрана фактически избивает ее на глазах у людей. Она, бедняга такая, просто от горя обезумела, поздороваться со своим ребенком хотела. Всего-то.
Меня почти раздавило. Гоша с Кристиной переглядывались, я не мог разобрать их эмоции, зато Зинаида подскочила ко мне, неловко обняла и сказала грозно:
– Так, ну-ка не давите на него! Саш, вы все правильно делали – все правильно! Родить ребенка – много ума не надо, а вот поднять, рядом быть, любить – вот в этом мать и проявляется! Попробуйте моих детей от меня отвернуть! Не выйдет, потому что я в каждый сложный день их за руку держала. А вы, Саш, даже не думайте себя винить!
Я похлопал ее по руке. Себя винить я и не собирался, но ее слова немного подняли настроение – все-таки было важно, чтобы кто-то со стороны это сказал, а не сам я в своей голове придумал. Потому и заговорил увереннее, ища варианты:
– Снимем документальный фильм, поедем на телевидение, устроим пресс-конференцию. Егор Михайлович, я уже говорил, что готов на это!
Я не понимал, почему он так угрюмо смотрит на меня. И даже теперь качает головой:
– На фильм уйдут месяцы, интервью будет выглядеть попыткой отмыть совесть лапшой на уши. Информационную войну выигрывает тот, кто ударит первым. А мы все ждали, примерялись, потому и проиграли.
– Так и пусть месяцы! – настаивал я. – Все равно рано или поздно сработает.
– Месяцы… – он постучал пальцами по краю чашки. – Не знаю. Тебя сняли с роли.
– Что?!
– Да, позвонил режиссер, когда я сюда ехал. Официальная причина – из-за татуировки, которая не соответствует роли. Но на самом деле боятся, что зрители начнут бойкотировать фильм, инвесторы не могут так рисковать. Тебя уже удаляют из плей-листов радиостанций. Это пока мелкий протест против морального беспредела, но он будет нарастать. Слыхал, как на западе за одну фразу выпиливают из сценариев и концертов? А тут не фраза, а целая трагическая история о материнской любви. К твоим деньгам. Но это уже никого не гребет. Скажу прямо – сейчас тебя будут блокировать, и совсем не факт, что ты сможешь вернуться. У нас культура отмены еще не так развита, но по моим прикидкам, как раз ты и станешь ее флагманом: тебя слишком сильно любили – это плодородная почва для такой же сильной ненависти. Ты поднялся наверх в мире фриков, и потому теперь ты становишься фриком номер один, многие только этого и ждали.
Я просто не мог до конца осознать – ну чушь же, абсурд! Почему продюсер-то такой серый, как будто меня уже похоронил? Не придумал, что еще сказать, зато зазвонил его телефон.
– Да, – Егор Михайлович ответил сразу. – Да, – он сделал паузу, а потом заорал во все горло: – Да идите вы в жопу! Нам ваша Уфа тоже никуда не усралась!
Отложил телефон и прокомментировал неожиданно спокойно:
– В Уфе приостановили продажу билетов. У них концертный зал срочно нуждается в ремонте.
Мысли в голову вползали слишком медленно. Вероятно, с документалкой тоже будут накладки – еще попробуй уговори кого-то из профессионалов встать на мою сторону и рисковать попасть по ту же сторону блокады. А Егор Михайлович даже утешать не собирался:
– Мы долго и продуктивно с тобой работали, Саш, потому дам несколько советов. На некоторое время придется уйти точно, что будет потом – пока непредсказуемо. Может, этот чертов вирус приведет к апокалипсису, тогда хотя бы все понятно. Надеюсь, у тебя есть сбережения. Дом этот тоже лучше продать, сокращай расходы, вложи деньги хотя бы в бумаги. Штат, как понимаешь, распускаем, – он глянул на замершую от шока троицу. – У тебя же есть в столице квартира, я бы на твоем месте сейчас умерил амбиции и переехал туда.
Мой голос от его равнодушной интонации тоже похолодел:
– А с вами, как понимаю, прощаемся?
– Правильно понимаешь, – он вообще не удивил. – Можно запустить твою реабилитацию, но это выйдет дороже, чем поднять новичка. О, кстати, забыл сказать – саундтрек в фильм взять согласны.
– К херам их фильм, – ответил я.