ПАРАЛЛАКС 606. Том II

Колосилась рожь. Ядовито-красное солнце заливало поля алыми лучами. Давид кинул окурок в окно как раз в тот момент, когда Кимико сообщила о готовности звуковой дорожки. Накрытая туникой незнакомка покоилась на лестничной площадке. Родион лежал слева, сложив руки на животе. Мариус расположился справа. Подложил под голову рюкзак. Японка склонилась над ними, как хирург над пациентом и донором. Вручила каждому по паре наушников; подключенные через двойник провода тянулись к аудиоразъёму планшета.

- Отец Родион, прежде чем мы приступим к погружению, я хотела бы сообщить вам основные нюансы...

- Не утруждайся, дитя. Что бы ни произошло, мы на верном пути.

- Запускай уже, - властно гаркнул Мариус. Вставив наушники в уши, он закрыл глаза и попытался расслабиться.

Пустоту разума заполонил дисгармоничный шум. На этот раз калейдоскопные картинки были совершенно другими: куда более яркими и менее угловатыми. Давид проваливался в холодную плиту, как в мягкую перину. Прежде чем раствориться во фрактальных массивах, ему на ум пришло лишь одно сравнение - убийственный такой кислотный трип.

* * *

Если бы однажды кто-нибудь спросил у Родиона, с чем он себя ассоциирует, он бы ответил, что с камнем. Огромным булыжником, что лежит посреди поля. А ещё нагляднее – с прибрежным утёсом. Течёт время, гремят войны, рождаются и умирают поколения - утёс стоит, а он - верует. Заходит и восходит солнце, гаснут и зажигаются звёзды, рушатся дома, на их месте возводятся новые - утёс стоит, а он - верует. Родион не обижался на тех, кто не разделял его убеждений. Не презирал скептиков и учёных. Он попросту не видел разницы между своей верой и их приверженностью фактам. Ведь по сути эти люди ничем от него не отличаются. Они верят приборам, коллегам, энциклопедиям и предшественникам. Родион и не думал их переубеждать. Утёсу всё равно, о какую из его сторон бьются волны и бьются ли эти волны вообще. Утёсу безразличны разбивающиеся о рифы корабли, тонущие матросы и летящие на камни в угоду богам девственницы. Родиона совершенно не волновало, верит в Квазара кто-либо или нет; он знал то, чего не знал никто, и лишь снисходительное сожаление испытывал он к слепцам, что не ведают ни своей истинной природы, ни своего истинного предназначения. Единственной крупицей «Инь» в его неопровержимо чистом «Янь» было сомнение. Теплилось где-то в глубинах его сознания эдакое зерно страха - страха быть обманутым. Родион сомневался, когда Квазар вёл их с Юлей к монастырю; сомневался, когда к ним с Тхонми явились люди «Созвездия»; сомневался там, на полюсе. Пугающая закономерность - каждый раз его сомнения влекли за собою фатальные последствия. Родион никогда не спускал со счетов эту цепь умозаключений, и пальцами, микроскопическими рисунками их отпечатков чувствовал, как эта цепь скользит то вперёд, то назад, подпиливая столпы его непоколебимой веры. Этой ночью, когда Квазар покинул его, Родион как никогда ощутил тяжесть этих сомнений. Но самое жуткое заключалось в том, что гнев Давида имел оправдание. Побег Квазара напомнил Родиону о том самом зерне страха. Неужели он, беззаветно верующий, посвятивший Квазару жизнь, не заслужил его сострадания и доверия? Обидные высказывания Мариуса, косые взгляды Кимико и ещё дышащее румянцем тело незнакомки полили это зерно, и вот оно уже даёт всходы.

Выкарабкался из почки первый листочек - «А правильно ли вот так использовать людей?»

За ним второй - «Вдруг я больше не нужен?»

Зачернел прожилками третий - «Неужто я и впрямь был обманут?»

Расправила ветви угрюмая крона: «Как ты мог допустить такое, Квазар?»

Громко тикали часы Давида: тик-так, тик-так. Словно огромный метроном, стоящий за спиной, набивал непоколебимый ритм. Тик-так, тик-так, тик-так. Чем дольше Родион вслушивался в этот стук, тем напористее он становился. Тик-так. Тик-так. Тик-так! Как вдруг часы смолкли. Стереописк абсолютной тишины растопил оковы оцепенения, и Родион решился открыть веки.

Помещение походило на коридор больницы. Вдоль стен стояли скамейки, каталки и стойки для капельниц. Насуплено гудели пускатели ламп. У лежащей на боку инвалидной коляски до сих пор крутилось колесо. Коридор казался невероятно узким: если встать поперёк и вытянуть руки, можно коснуться пальцами стен. Обшарпанную бледно-зелёную краску испещряли узоры вен - коридор пульсировал подобно артерии. На единственной двери висела табличка - МРТ. Мариус сидел напротив, на скамейке. Он осматривал ладони с видом счастливчика, пережившего крушение самолёта.

- Ну как, не укачало?.. - губы Давида изогнулись то ли в ухмылке, то ли в оскале. - Жутковатое местечко. Надеюсь, наша вундеркинд ничего не напутала.

Встав, Родион пригладил робу. Посмотрел в одну сторону, в другую: оба конца коридора тонули в плотном ярко-красном тумане. Из вентиляционной решётки веяло жаром и терпким запахом дезинфицирующего средства.