Парадигма

Когда ливень перестал лить, сменившись моросью, больше не приходилось напрягать глаза и всматриваться в даль. Поэтому на одном из поворотов чудовище, сидевшее на огромном валуне, мы заметили издали. Скрестив ноги, оно медленно оглядывало местность. Человекоподобное. С неестественно длинными конечностями. Утыканное ножами, мечами, серпами, копьями — окровавленные острые кончики щетинились на плечах, груди, животе, торчали из обезображенного бесформенного лица.

Я замер, повернулся к людям, приложил указательный палец к губам. В ответ мне закивали; в их глазах горел животный страх. Ладонь легла на эфес клинка, но чужой голос тут же приказал не атаковать — бой ничем хорошим не закончится. Чудовище гораздо опаснее и страшнее, чем кажется. К тому же поблизости наверняка есть еще. Необходимо просто опустить взгляд и идти. Я послушался, хотя всё мое естество бунтовало. Жестами показал людям уставиться под ноги, следовать за мной и ни в коем случае не оборачиваться в сторону чудовища.

А затем направился вперед.

* * *

— Господин, неужели мы дошли? Радость-то какая!

— Сегодня счастливый день — для всех вас, — бросил я не без издевки.

— Велики дела богов! Баамон пощадил нас, а Сеетра обошла стороной! Я отдам им во славу свою кровь!

— Лучше побереги её для себя.

В толпе раздались радостные крики. Люди, хоть и усталые, вымотанные донельзя долгим переходом, осенили себя священными знаками, восхваляющими добродетель Жаатры. На грязных, окровавленных после дождя, лицах замелькали тени улыбок; глаза наполнились блеском жизни. Дети перестали осторожничать и теперь крутят головами, с интересом посматривают вперед.

Широкая дорога ведет к циклопическим каменным вратам, с двух сторон прижатым горными хребтами. Рядом с ними люди кажутся совсем ничтожными, точно жуки под сапогами. Изображенные на бронзовых панелях львы ощеривают пасти, оголяя ряды острых треугольных зубов. Над ними нарисованы небеса и тучи, солнце, вихри стилизованного ветра. Еще выше них — абстрактные фигуры. Треугольники, квадраты, трапеции, октаэдры и прочее-прочее.

За этими массивными стенами людей готова принять обитель геометристов — последнее пристанище человечества.

Я зашагал к вратам и резко свистнул. Из каменных зубцов показалась мальчишеская голова в остроносом шлеме, но тут же скрылась. До ушей донеслась какая-то возня за стеной — бряцанье блях на доспехах, крики, ругань. Наконец, зазвенели натягиваемые цепи, закрутились древние лебедки, и врата с протяжным скрипом начали открываться.

В лицо дохнуло волной горячего воздуха, ноздри затрепетали от запахов свежей выпечки и гари кузницы. Рот наполнился слюной.

Не обращая внимания на спасенных людей за спиной, я вошел во врата, их густая черная тень на несколько мгновений укрыла меня, заставив сердце биться быстрее. Пришлось ускориться, чтобы пройти ненавистный участок. Через миг я оказался в просторном внешнем дворе, лица вновь коснулись лучи алого солнца.

Путь преградил Релин.

— Ты пропадал больше двадцати дней, — бросил он.

— Это вместо приветствия? — спросил я. — На равнине опять вылезли твари.

— Ты изучил их?

— Кого? Людей или чудовищ?

— Ты знаешь ответ.

— Да. Дорогу с каждым разом всё труднее пройти. Был бы один — вернулся бы быстрее.

— Обошлось без жертв?

— Ага, никто не пострадал. Все живые и здоровые.

Релин кивнул, посмотрел в сторону прибывших. Вокруг них уже стоит наш лекарь, заглядывает в глаза.

— Предугадывая твой вопрос: не знаю, откуда они, — сказал я. — Нашел их недалеко от Костяной степи. Удивляюсь, как им удалось выжить на открытой местности.

— Думаешь, не люди? Шпионы?

— Проверь сам.

— Тебе-то в глаза что-нибудь бросилось?

— Я немного думал о другом. Например, как им всем не сдохнуть.

— На дороге недалеко от обители по-прежнему караулит чудовище?

— А как сам думаешь? Куда оно денется?

Нахмурившись, Релин бросил:

— Проклятье! Вор! Почему мне приходится из тебя чуть ли не клещами вытягивать ответы?

— Я хочу отдохнуть, — сказал, проигнорировав его вопрос.

Доковылял до скамейки, плюхнулся на неё, вытянул с блаженством ноги и достал из-за пояса флягу.

Откупорив крышку, я жадно присосался к горлышку. Хмельная настойка тут же обожгла рот, скользнула жидким огнем по пищеводу. Волна тепла прокатилась по телу.

— Ты и вне обители напивался? — спросил Релин.

— Тебе-то какое дело?

— Если не заметил, мы все страдаем, но не топим тоску в дурмане. В Имзунгере запрещено пить.

— Поживи с мое — тогда и вернемся к этому разговору, — огрызнулся я.

— Из них ты большую часть не помнишь, — парировал Релин. — Слушай, хотя бы на людях не нажирайся. Запрись в покоях и глуши тоску сколько влезет. У кузнеца, например, вчера дочь умерла, но вместо того, чтобы страдать, он работает.

— Обитель падет. Твари доберутся до всех людей. И поверь, ты им ничем не поможешь.