Парадигма

Еще с порога потянуло тяжелым смрадом, желудок скрутило, а к горлу подкатил жгучий ком. Красноватый утренний свет проникает через открытые окна, а потому рассмотреть все не составляет труда.

Я шагнул в покои. От одной стены до другой растягивается паутина из кровавых лоскутов — кишки перекручиваются с жилами, порванной кожей и волосами. Органы висят на потолке размытыми пятнами; с них на мраморный пол капает — и этот единственный звук во всем огромном помещении сводит с ума. Взгляд цепляется за висящие на сплетениях «паутины» оторванные детские ручки и ножки, за отрубленные головы женщин — их лица кривятся в нечеловеческом ужасе.

За спиной послышался топот, сменившийся проклятиями. Рядом со мной оказался Релин.

— Твари стали хитрее, — сказал он.

— Почему ты не предупредил людей об опасности? — устало спросил я.

— Как раз наоборот: им рассказали о возможных атаках. Мало того, я приставил к ним шестерых охранников.

— Значит, кто-то из них нарушил указ.

— Похоже на то.

— Я только зря их вел сюда.

Релин зажал тыльной стороной ладони нос, поморщился. К такому запаху никогда не привыкнешь.

— А что с девушкой во дворе? — спросил я. — Это же её ребенка закопали?

— Да, её. Вот только она сама мертва: чудовища превратили её череп в костяной фарш на глазах всего Имзунгера.

— Если разрешишь, я бы мог колдовством прогнать монстров из обители.

— Нет. Ты привлечешь лишнее внимание. Мы недавно видели великана. Он точно нас учует. Противно такое говорить, но лучше пожертвовать новоприбывшими, чем всеми. Слишком большая опасность.

— Понимаю…

Из дальнего угла покоев докатился стон.

Я среагировал молниеносно: не обращая внимание на «паутину» над головой и стекающие капли крови, подбежал к месту. Девушка. Еще жива, хотя и выглядит плохо. Похоже, беременная. Видимых ран нет. Я поднял её на руки — боги! она легче пушинки! — и понес к выходу.

Релин нахмурился, загородил порог.

— Постой, ей нельзя покидать это место.

— Почему?

— Во-первых, все новоприбывшие прокляты. Во-вторых, эта девушка вчера не была беременной.

На несколько мгновений повисла тишина.

— Ты уверен?

— Более чем, — ответил Релин.

— Думаешь… она…

— Вероятнее всего. Я прикажу лекарю осмотреть её. Но не позволю её выносить за пределы покоев.

Я тяжело вздохнул, но спорить не стал. Положил девушку на пол возле шкафа. В сознание она так и не пришла; лицо её горит лихорадочным румянцем; сухие, потрескавшиеся губы что-то неразборчиво шепчут. Даже плотная шерстяная туника не может скрыть, как ходит ходуном плоть на её животе. Ни один человеческий ребенок на подобное не способен. Мать сейчас должна орать от боли, биться в конвульсиях, однако все совсем иначе — улыбнулась, покачала головой.

Стараясь в коридоре не смотреть никому в глаза, я направился к себе. Устроив огромный шум, твари наверняка уже сбежали — бесполезно их искать в обители. А потому самое время напиться.

* * *

Облокотился о деревянный стол, ножки подо мной натужно заскрипели. Во втором глиняном кувшине осталось немного сладкой вязкой жидкости, поэтому, недолго думая, долил всё в кружку и залпом опрокинул в себя. Рот обжег горячий ком, скользнул в пищевод, разливаясь блаженным теплом. Немного полегчало. Но зрение от выпитого стало подводить: пламя свечи из лепестка превратилось в размытую кляксу, шкаф и кровать раздвоились.

— Ты должен их убить, — сказал силуэт в углу. Голос у него низкий, хриплый, раздражающий. — Зачем бороться? Все рано или поздно станут частью плаща Сеетры.

— Не существует никакого плаща, — парировал я. — Как и тебя. Я выдумал всё, сам поверил в это, вот ты и появился. Но на деле — ты ничто, пустота, даже не тлен. А потому убирайся.

— Разве мысли не материальны, бессмертный? Может, открою тебе тайну, но Откровение уже наступило! Сопротивление бесполезно. Ты проиграл, сел в лужу — называй как пожелаешь! Исправить ничего нельзя. Люди верили в богов — они и появились, обрушили кару на головы смертных. И кого тут винить в собственной глупости? Уж точно не тебя, уверяю.

От хмельной настойки в воздухе разливается запах кислятины, покалывает кончик языка. Чадит самодельная пузатая свеча; из-за закрытой двери покоев доносится привычный шум: болтовня послушников, топот сапог, шуршанье плащей. И если напрячь слух, то можно уловить звон наковальни кузнеца. Обитель живет, делает вид, будто утром ничего не произошло.

— Я не хочу разговаривать с тобой, тень, — бросил.

Прозвучало не совсем членораздельно.

— Неужели? — иронично обронила фигура. — Будь действительно так, ты бы поступил как обычно: убежал бы. Но ты вернулся, начал пить — и без собеседника здесь не обойтись. А я рад помочь. Можно сказать, мы связаны невидимыми крепкими узами, бессмертный. К тому же я всегда говорю только правду — и ничего, кроме правды. Поэтому не кисни.

— Трахни себя в зад!

— Посмотрите: человек, проживший больше пяти тысяч лет, опускается до уровня деревенского пьянчужки! Ну же! Придумай что-нибудь оригинальнее! Или последние мозги оставил на дне кружки?

— Сволочь… — пробормотал я.

— Давай прекратим эти бессмысленные распри. И просто поговорим. Как лучшие друзья.