Парадигма

Я вздохнул, попытался было встать, когда на плечо упала горячая капля. Кожу закололо, мелькнула мысль, что, кажется, дождь начинается, надо бы поскорее отыскать своих и укрыться в шатре. Но тут же пришло понимание: вокруг Великая пустыня, здесь никогда не идут дожди.

Капнуло еще раз — и еще, и еще.

Затылок, спину, ключицы что-то обожгло.

Я провел ладонью по мокрой шее, посмотрел на пальцы — и остолбенел. Кровь. Алое пятнает костяшки, стекает по коже. Брови сошлись на переносице, из груди вырвался сдавленный стон. Все остальные звуки — пьяные крики, стук кружек и ложек, ржанье коней — затихли, словно лагерь внезапно вымер.

Миг — и на меня обрушился кровавый ливень, обмочил с ног до головы. Мир потонул в мрачно-красном потоке, ослепляя. Я вскочил, развернулся в сторону шатров, выставил руки перед собой. Ноги сами понесли вперед. Шаг, второй, третий — уже должен наткнуться на тканевую стенку палатки или на раскиданные мешки с вещами. Уши силятся уловить испуганные вопли геткормейцев, звон кружек. Хоть что-нибудь! Но я продолжаю идти в полной тишине, нарушаемой лишь шуршанием падающих кровавых капель.

Страх обрушивается на меня с мощью кузнечного молота. Ледяной ужас сжимает пальцами сердце — нет возможности даже вздохнуть. В черепной коробке бьется паника. Все мое естество бунтует, требует остановить происходящее. Нечеловеческий крик рвется из груди. Я знаю: вновь теряю связь с реальностью.

Кровавый дождь усиливается. Его струи стекают по лицу, попадают в рот, оставляя после себя горьковато-медный привкус. Глаза подслеповато щурятся, всё тонет в оттенках алого. Одежда прилипает к телу, хлюпает при каждом шаге. Мокрый песок под ногами сменяется скользкими камнями.

Позади меня раздался голос — жалостливый, слабый, едва пересиливающий шум дождя:

— Долго еще, господин? Мы уже выдохлись. Дети устали!

Я обернулся. Сначала видел перед собой пустоту, однако в воздухе соткался темный призрачный силуэт, почернел, приобрел объем. И вот уже горбится под кровавыми струями старик. Древний, лошадиное лицо испещрено морщинами, реденькая бородка висит. Щеки впалые, глаза ввалились, лихорадочно блестят. На лбу — длинный шрам. Бедняга кутается в тонкий шерстяной плащ до колен. За ним плетутся человек двадцать — в основном женщины и дети.

— Где мы? — спросил я.

— Ч-ч-что?…

— Куда мы идем?

— В-в-вы шутите, господин?

— Просто ответь!

— Но… но… но…

На лице старика отразилось отчаяние. Его тонкие посиневшие губы попытались выдавить что-нибудь членораздельное. Длинные побелевшие пальцы сдавили полы плаща. На кончике огромного носа повисла кровавая капля, а затем упала.

Я еще раз осмотрелся: слева и справа громоздятся друг на друга гигантские каменные глыбы, их верхушки исчезают в пелене дождя. Под ногами — широкая насыпная дорога, поднимающаяся куда-то вверх. И больше ничего. Похоже, я веду этих людей в гору, но куда именно?

— Ладно, старик, не переживай — шучу, — сказал я.

— Господин, да разве шутят так? Сейчас, когда твари поблизости!

— Твари?

— Вы же первыми их почувствовали!

Я едва слышно выругался. В голову полезли незнакомые мысли, переживания, события, будто чьи-то холодные пальцы закопошились под черепом. Их немного, порхают на грани сознания, но они мешают думать. Я попытался их отогнать, сосредоточиться на происходящем — получилось плохо, все равно что сражаться с морской волной. Наполняюсь чужой памятью и эмоциями.

Взгляд зацепился за одежду — теплые штаны заправлены в черные кожаные сапоги до колен, на мне несколько бесформенных рубах, давным-давно потерявших цвет от бесчисленных стирок, поверх них — тяжелый шерстяной плащ с огромным количеством дырок. На поясе висят ножны с длинным мечом; костяной эфес покрывает чудная резьба. Но я ведь был в одних шароварах и тунике после битвы в пустыне — без оружия!

Старик коснулся моего плеча, легонько потряс.

— Господин, с вами всё в порядке? — заискивающе спросил он.

— Да, я просто задумался.

— Так мы идем?

— Конечно. Скажи остальным, чтобы вели себя тихо. Впереди тяжелый переход. К слову, последний, но нам всем нужно собраться. Понимаешь? Ошибемся — и погибнете. Поэтому убеди женщин молчать. Ни звука! Не кричать, не стонать, даже дышать через раз. Ступать аккуратно. Детям, если возможно, вставьте кляпы — порвите одежду, на лоскуты разрежьте. И давайте торопиться — до храма осталось всего ничего.

Понятия не имею, почему так сказал — новый голос в голове на несколько мгновений перехватил контроль над телом.

— Да, господин! Сейчас всё сделаем.

— Так пошевеливайтесь.

Вскоре снова двинулись в дорогу под кровавым ливнем. Я выбирал путь наугад, по наитию — дорога в гору разветвлялась, дробилась на десятки узеньких троп между каменными глыбами. Иногда приходилось протискиваться, царапаясь об острые гранитные выступы. Однако люди вели себя тихо, как мышки. Матери зажимали рты своим детям, старик и другие мужчины обвязали нижние части лиц платками и лоскутами одежды.