Парадигма

— Дань, не нужно было… — тщетно пытаюсь справиться с раздражением и остаться вежливой, когда он двинулся ко мне с пакетом, в котором угадывались очертания коробки.

— Я же не тебе, а девчонке. — Произносит Даня, откидывая со лба каштановую прядь и глядя на меня немного загнанно и как-то беззащитно. — Мама у нее, как-никак…

— Даня, не нужно. — С трудом взяв себя в руки, крайне твердо повторяю я, не беря протянутый им пакет. — Врачи сказали не акцентировать на этом дне внимания. — Испытываю краткий укол совести за подаренные сережки, но мне так хотелось ее порадовать, удивить. И избежать себя, — а если она сконцентрируется на этом событии, то всеми возможными способами отвлекать ее. Слава богу, она не вспомнила. Этот подарок без повода, — мне становится окончательно стыдно, — тем более от малознакомого человека, да еще и так внезапно. Ланке не нужно.

— Положи себе в машину, — карие глаза поймали отблеск заходящего солнца и явили мне явную обиду. — Подаришь позже. Можешь и не говорить, что от меня.

Мы неловко молчим. Он стоит все так же в шаге расстояния с протянутым пакетом, я, скрестив на груди руки, в упор и с давлением смотрю на него. Чуть погодя, отрицательно мотаю головой. Данька глубоко вздыхает и, к моему облегчению, опускает руку.

— Я к Катьке заезжал днем, — отведя взгляд, тихо произносит он, — цветы привез…

— Прости, я спешу, — пересохшими губами резко и очень зло обрываю его я, и почти бегу к своей машине, уходя от него и той страшной темы, которой он хотел коснуться.

Кажется, он говорит что-то еще, просит остановиться, обсудить наши отношения, но я не различаю его слов за оглушающим набатом своего сердца. В машину почти рухнула и торопливо воткнув ключ в замок зажигания, завела мотор.

Это отвратительно, — думаю я, трясущимися руками поворачивая руль, чтобы выехать с парковки, сдерживаясь, чтобы бросить взгляд в зеркало заднего вида, где отражалась высокая фигура Даньки все так же стоящего у подъезда, — просто отвратительно вот так пробовать подобраться через ребенка. Данька Катьку всегда не любил, к Ланке и вовсе был равнодушен. Он пробовал возобновить отношения со мной после того, как я, не выдержав, съехала от него. Пробовал сотню раз. Внезапными звонками и сообщениями с душещипательными беседами, отловами меня у подъезда. Просил прощения, клялся в чем-то… Только ведь, если человек тебя разочаровал, разве тут извинения и клятвы помогут? Нет. Он не виноват в том, что он такой, не виноват в том, что я его такого не приму.

История на самом деле была проста и банальна, даже без особой трагедии. Я саркастично усмехаюсь и приоткрываю окно с водительской стороны, чтобы теплый вечерний ветерок разорвал духоту и запах нагретого солнцем пластика в салоне машины, весь день простоявшей на солнцепеке.

С Данькой я встречалась еще со второго курса института, ближе к завершению съехались и стали жить вместе. Но больше как соседи. Он мало интересовался моей жизнью, в его работу я не лезла. Все постепенно скатывалось до раздельных гулянок, дежурному сексу и просто привычке. Страсти особой у нас и не было никогда, так что скатывалось все действительно плавно и незаметно. Катька неоднократно восклицала, что в свои двадцать три я «со своим индюком Даней» живу как пенсионерка и бесполезно трачу молодость не на того человека. Иногда прямо при Даньке это говорила и злобно смотрела на него своими огромными голубыми глазами, выжидательно изогнув бровь и подтягивая Ланке сползшие штанишки. Данька молчал, или уходил из комнаты, чем заслуживал от Катьки презрительный смешок.

Он пробовал возмутиться однажды (когда моей сестры рядом не было), сказав, что, конечно, для Катьки, у которой вечный моторчик в пятой точке и одни бескрайние амбиции, он кажется тюфяком. Мол, нагуляла от кого-то, а от кого сама не знает. Я его прервала тогда. Грубо, нецензурно и с пощечиной. Мою семью трогать нельзя. Вообще никому и никогда. Больше мы к этой теме не возвращались. Я, разумеется, просила Катьку свой пыл умерить, да только она всю жизнь была прямая — что думает, то и говорит и плевала она на последствия.

Я рассеянно улыбаюсь, чувствуя, как на сердце разливается тепло, пусть вперемешку с тоской, и выжимаю сцепление, собираясь трогаться на разрешающий сигнал светофора.