Парадигма

Мои будни с Данькой становились все более серыми и тоскливыми. У него цикл дом-работа-дом-иногда-гулянки-только-со-своими-друзьями (читай без баб), у меня учеба-дом, иногда Катька с Ланой и подруги. Однажды я очень сильно заболела. Просто очень. Как известно, худшее при сильной простуде — первая ночь. Данька тогда всю неделю работал на износ и, обнаружив дома совершенно разбитую меня, поцеловал в лоб и спросил, не сильно ли я расстроюсь если он уйдет на пару часов с коллегами в бар пива попить. Я кивнула, просто потому что разговаривать с ним мне не хотелось. Через несколько часов у меня поднялась температура почти до сорока и я абсолютно обессилила. Лежа пластом на кровати, я даже не могла протянуть руку, чтобы взять с тумбочки разрывающийся от звонков телефон. Лежала и надеялась, что это Данька. Что он обеспокоится, что я не отвечаю и приедет. Ага, как же.

Сестра, обеспокоенная тем, что я не перезвонила после четырех ее звонков, примчалась в нашу съемную квартиру. Потом вызванная скорая, пара уколов, которые позволили прийти в себя и ехать в больницу с подозрением на пневмонию. Которая, слава богу, не подтвердилась. Катька сидела со мной в приемном покое, беспокойно и крепко обнимала меня, вытирала лоб и торопила врачей, иногда срываясь на брань, местами нецензурную. Я пыталась ее урезонить, заставить хотя бы просто отсесть, опасаясь, что заражу, а она только крепче обнимала и на весь приемный покой орала, чтобы мной немедленно занимались.

Я чувствую, как по щекам скатываются слезы и съезжаю в карман остановки, чтобы припарковаться и подавить второй раз за день маячавшую на горизонте истерику. Опускаю голову на руль, стискиваю зубы и сжимаю виски пальцами, сдерживая рвущее за грудиной чувство тоски, пытавшийся прорваться воем. Катька всегда была для нас опорой. Она никогда не унывала, никогда не отчаивалась. Она жила сегодняшним днем, черпала из каждой прожитой минуты все самое лучшее, будто бы знала… Всхлип прорывается сквозь стиснутые зубы. Год это слишком мало, чтобы смягчить постыдный факт того, как много важного я ей не успела сказать…

Закрываю глаза и откидываюсь на сидение, нашаривая рукой бутылку воды на пассажирском. Почти ополовинила и немного пришла в себя.

Тогда, благодаря Катьке мне достаточно быстро сделали рентген, обрадовали, что у меня не пневмония и готовы были с богом отпустить домой, но Катька настояла на моей госпитализации. Я в том состоянии не могла твердо стоять на своем и осталась в больнице. Катьке позвонила перепуганная отсутствием мамы Лана и она умчалась домой, наказав мне в случае чего сразу сообщать ей.

А я тогда взяла с собой только документы и ничего больше, надеясь, что обследовав, меня сразу отпустят. Совесть не позволяла больше дергать сестру, и я набрала Даньке. На второй раз трубку взял его друг, чтобы сообщить, что они гуляли у него на квартире и Данька, перебрав, уснул. И мне тогда вдруг все стало ясно — я бы никогда в жизни из дома не ушла на посиделки с друзьями, если бы он заболел. Я бы не напилась до беспамятства, чтобы уснуть где-то там, если бы знала, что он дома один и ему плохо.

Завожу мотор и вливаюсь в дорожный поток, с неудовлетворением отметив, что я опаздываю, до девяти оставалось десять минут, а мне еще ехать и ехать.

В общем и целом, что по итогу нас отворачивает от людей? Одно простое понимание — я бы не поступил так, как он. Дальше у каждого свои субъективные причины почему не поступил, но итог один: не сойдешься ты никогда с человеком, поступки которого тебе чужды до неприязни.

А Данька так и не понял, почему именно я собрала свои вещи и съехала сразу после того, как меня выписали из больницы. Он не понял, а я не сочла нужным объяснить. Меня, после той ночи, совсем не задело, что пока я лежала в стационаре, он пришел всего два раза. На пять минут. Тем самым окончательно убедив меня, что мы слишком разные, и коверкать свою судьбу оставшись с Данькой значит сделать большую глупость.

Вздыхаю и невольно улыбаюсь, чувствуя какую-то горечь, хотя знаю, что то мое решение было правильным.

Стоянка у популярного клуба забита до отказа. Пришлось проехать дальше, чтобы оставить свою машину во дворах новостроек, тесно занимающих огороженные пустыри. Стуча каблуками по отдыхающему от дневного зноя асфальту, разминувшись с парой редких прохожих, осознаю, что проще сократить расстояние через пустырь, чем делать крюк, шагая по тротуару вдоль дороги, и сразусхожу с бордюра на пыльную, изъезженную множественной строительной техникой дорогу.

Я иду к клубу с торца здания, рядом с ним парковка. Когда до площадки, забитой машинами оставалось буквально метров двадцать, меня окликнули:

— Эй, красотка!

Не поворачиваясь, ускоряю шаг, ощущая неприятное, стягивающее чувство тревоги в груди. В такие моменты понимаешь, что лучше дать тридцать три круга по отдаленному маршруту, но вдоль оживленной трассы, чем вот так неосмотрительно срезать путь через глухой пустырь, даже несмотря на близость здания. Сзади которого никого не было.