Пандора

Он сердится на нее? Дора старается отогнать эти мысли, потому что ей очень нравилось проводить с Эдвардом все эти ночи в подвале, и она, даже не сознавая того, стала нуждаться в его обществе. Так что, если теперь он разозлится на нее, она будет ужасно расстроена.

– Мне очень жаль.

Наконец он шевельнулся. Мистер Эшмол и Эдвард обмениваются короткими взглядами, которые, похоже, исполнены глубокого смысла, остающегося недоступным Доре, но, прежде чем она об этом задумывается, Эдвард оборачивается к ней с любезной улыбкой, которая кажется ей натянутой, неловкой.

– Вам нет нужды винить себя, – уверяет он ее. – По крайней мере, вы предоставили мне возможность изучить коллекцию подлинных греческих древностей. И я вам за это чрезвычайно благодарен. А доклад я напишу о чем-нибудь другом. – Он задумывается. – О ваших рисунках. Они же все еще у вас?

– Да.

Эдвард вздыхает с облегчением, и Дора недоуменно смотрит то на него, то на мистера Эшмола. О чем-то они умалчивают, она это чувствует, но ей хочется спросить Эдварда о другом, с чем он – ей этого хочется! – мог бы согласиться, но именно по этой причине она прикусывает язык.

– Боюсь, – продолжает Дора, – я пришла сюда не только с целью рассказать вам об этом. Я хочу попросить вас оказать мне любезность.

– Еще одну?

Это подает голос мистер Эшмол. Дора буквально кожей ощущает его враждебность – он пышет ею, как кипящий чайник паром, и это ее смущает.

Эдвард откашливается. Неясно, от досады или от неловкости.

– Прошу вас, Дора, не беспокойтесь. Все, что вы хотите мне сказать, можете говорить в присутствии Корнелиуса.

Однако ей тревожно. Хотя, решает она, сейчас это не так важно.

– Эта дама, леди Латимер, хочет использовать пифос на суаре, которое она устраивает в следующую субботу. Тематический вечер. Экзотический, как она выразилась, вот почему она считает, что пифос – это идеальный центральный экспонат. И она готова заплатить за аренду огромную сумму денег.

– Сколько? – спрашивает мистер Эшмол.

Дора запинается, ей не нравится, с какой бесцеремонностью он об этом спрашивает, но все же отвечает:

– Триста фунтов.

Эдвард присвистывает. Он берет со столика бокал и отпивает изрядный глоток. В бокал налита темно-коричневая жидкость с красноватыми бликами. Может быть, бренди?

– Пифос доставят ей в пятницу. По просьбе леди Латимер я буду его сопровождать, и я надеялась, Эдвард… мистер Лоуренс, – поспешно поправляется она, заметив, как мистер Эшмол полоснул ее острым взглядом, – что вы не откажетесь отправиться туда вместе со мной.

На лице Эдварда появляется выражение приятного удивления.

– Конечно!

Дора с облегчением вздыхает.

– Я вам благодарна, я вам очень благодарна. Признаюсь, я не хочу оставаться наедине с дядей, когда пифос увезут. Я бы чувствовала себя куда в большей безопасности, будь вы рядом.

Эдвард улыбается, и она чувствует, как по ее телу пробегает теплая волна, которая приятно щекочет живот, – но ощущение тут же исчезает, когда мистер Эшмол громко кашляет. Дора краснеет, отворачивается и наконец пригубливает вино.

– Скажи мне, – обращается мистер Эшмол к Эдварду, нарочито растягивая слова, – а Гамильтон тебе что-то ответил?

Снова повисает неловкая тишина. Дора молча смотрит поверх своего бокала, Эдвард обеими руками сжимает свой.

– Как я уже сказал, я отправил ему записку, – осторожно произносит он. – Но ответа пока не было.

– Кто такой Гамильтон? – спрашивает Дора.

Эдвард глубоко вздыхает, бросает на мистера Эшмола многозначительный взгляд, который сей джентльмен встречает улыбкой и самодовольно вздернутым подбородком.

– Это знаток античности, о котором я упоминал. Я у вас спрашивал, не будете ли вы возражать, если я проконсультируюсь с ним относительно пифоса.

– Ах да, – вспоминает Дора. – Но теперь-то, конечно, уже нет необходимости в том, чтобы он вас консультировал?

Мужчины снова обмениваются мимолетными взглядами. Нет, здесь явно что-то не то, теперь она в этом не сомневается. Чего же они недоговаривают? Какую роль играет мистер Эшмол в ее делах?

– Что именно сказал ваш дядя, когда узнал, что вы побывали в подвале? – спрашивает Эдвард, нарушая ход ее мыслей.

Дора моргает.

– Он отреагировал вовсе не так, как я ожидала. Похоже, он никоим образом не был обескуражен тем, что я упомянула о черном рынке.

– Но вы уверены, что он связан с черным рынком?

– Абсолютно уверена. Если бы вы присутствовали при нашем разговоре, то по его поведению сразу поняли бы – он что-то скрывает.

– А вы спрашивали его о несгораемом шкафе?

– Нет. Мы так быстро заговорили о пифосе, что я забыла спросить.

– И что он сказал про пифос?

Дора, насупившись, припоминает.

– Вот это самое удивительное. Он спросил, открывала ли я его. И вид у него был чуть ли не испуганный, когда я ответила, что открывала.

Эдвард хмурится.

– Испуганный?

– Да.

– Потому что вы открывали пифос?

– Да.

– Очень странно, – говорит Эдвард.

Все вновь умолкают. Слышно, как за дверью миссис Хау мурлычет, жутко фальшивя, грустную мелодию.