Паладин душ

– Не говорили. Это леди Каттилара считает эти старые бредни романтической сказкой, да пощадят меня боги. А Эрис, судя по всему, делает из меня свою эдакую духовную мачеху.

К ее вящему удивлению, Иллвин фыркнул:

– Этого ему бы очень хотелось.

Ласково-сердитый кивок едва ли пролил свет на то, как истолковать это загадочное замечание.

Она довольно колко заметила:

– До тех пор, пока я не услышала, как вы двое разговариваете друг с другом, я уже практически склонилась к решению, что ревнивец-убийца – вы. Презренный незаконнорожденный брат, без отца, без титула, имущества, доведенный до крайности последней утратой.

В его сухом полусмешке не чувствовалось обиды:

– Мне приходилось сталкиваться с такими заблуждениями и раньше. Но верно как раз обратное. Это у меня всю жизнь был отец. А у Эриса была мечта. Мой отец взял на себя практическую сторону воспитания нас обоих, и он старался быть хорошим отцом и для Эриса, хотя это удавалось ему только благодаря дополнительным усилиям. Его же любовь ко мне не знала преград.

Но Эрис никогда не ревновал и не обижался, потому что однажды все должно было измениться. Однажды его великий отец призовет его ко двору. Туда, где он очень могуществен. Это случится тогда, когда сын станет достаточно хорош для этого, станет искусен во владении мечом, конем, превратится в прекрасного офицера. Блистательный лорд ди Льютес посадит его по правую руку от себя, представит своей богатой свите и скажет влиятельным друзьям: Смотрите, вот мой сын, разве он не хорош? Эрис никогда не носил свою лучшую одежду; она была уложена в сундуки, подготовлена к путешествию. К тому времени, когда отец позовет его. На сборы Эрису понадобилось бы не больше часа. А потом ди Льютес умер, и… мечта так и осталась мечтой.

Иста печально покачала головой:

– Все те пять лет, что я знала его, Арвол ди Льютес едва ли упоминал Эриса. И никогда не говорил о вас. Если бы он не погиб в подземельях Загара той ночью… приглашение ко двору могло так и не прийти, мне кажется.

– Когда я вспоминаю об этом, мне тоже так начинает казаться. Умоляю вас, только не говорите это Эрису.

– Я вообще не знаю, что ему говорить.

У меня есть свои страхи. И как бы то ни было, лучше не откладывать их в долгий ящик.

– У меня… Моим отцом был живой человек, – продолжил Иллвин. – Строгий, когда нужно: как мы ругались, когда я был моложе! Я так рад, что он дожил до времени, когда мы оба стали взрослыми мужчинами. Здесь, в Порифорсе, мы заботились о нем, когда его разбил паралич: увы, не очень долго. Тогда мне хотелось думать, что он ушел, чтобы присмотреть там за нашей матерью, потому что несколько раз мы видели, как он ищет ее. – Его глубокий голос дрогнул. – К тому времени прошло двадцать лет со дня ее смерти. Жизнь так непрочно держалась в нем, что его смерть в сезон Отца не показалась горькой. Я держал его за руку до последней секунды. Ладонь была прохладная, сухая, почти прозрачная. Пятеро богов, к чему это я? Так вы заставите меня болтать без умолку. – Ты уже болтаешь, подумала она; но заметив, что он старательно подавил подозрение, мелькнувшее в его глазах, она тоже сделала вид, что не заметила этого. – Вот как я был бастардом. – Он помолчал и взглянул на нее. – А вы, та кто утверждает, что видела их в лицо, верите, что боги соединяют нас с теми, кого мы любили? Тогда, когда наши души взмывают ввысь?

– Не знаю, – Иста сама удивилась прямоте своего ответа. О ком он думает? Об Эрисе в будущем или о старом сьере ди Арбаносе? – Наверное, я не любила никого настолько, чтобы знать. Думаю… это не пустая надежда.

– Хм.

Она отвела взгляд от его лица, чувствуя, как этот задумчивый изгиб бровей незваным гостем вторгается ей в душу. На глаза ей попался Горам, который снова покачивался из стороны в сторону, сцепив руки. Внешне обычный седой, стареющий слуга. Внутренне… обнаженное, ободранное существо, выжженное, словно деревня, разоренная отступающими войсками.

– Как вы встретились с Горамом? – обратилась Иста к Иллвину. – Где?