Падение Царьграда

И цыган начал разговаривать со своим медведем на каком-то непонятном наречии, а медведь отвечал ему, или утвердительно кивая головой, или отрицательно качая ею. После такого довольно продолжительного объяснения цыган, не выпуская из рук ремня, на котором держал медведя, отошёл в сторону, а медведь стал выкидывать всевозможные штуки. Прежде всего он встал на задние лапы, обернулся к княжне и упал ниц на пол. Публика стала громко аплодировать, а медведь снова встал на задние лапы, приподнял передние к голове и перекувырнулся.

Подойдя к краю платформы, цыган предложил публике вступить в бой с медведем, а когда никто не принял вызова, то сам решился вступить в единоборство.

Они начали ходить кругами, готовясь к схватке.

Цыган схватился обеими руками за ремень на шее медведя, а тот обнял его своими лапами, громко ворча. Долго они боролись, то наступая, то отступая. Наконец цыган, по-видимому, ослабел, лицо его побледнело, и медведь стал всё сильнее и сильнее сжимать его своими лапами. Женщины и дети подняли крик, опасаясь, что медведь сомнёт цыгана, и даже княжна Ирина просила Сергия поспешить на помощь несчастному. В эту минуту он сам закричал: «Помогите», — и упал, как бы изнемогая.

Княжна в испуге отвернула голову, а Сергий быстро перескочил через балюстраду, но, прежде чем он достиг платформы, на ней было уже несколько человек. Видя это, цыган живо вскочил, наступил на заднюю лапу медведя и схватил его за высунутый язык. Зверь мгновенно грохнулся на пол, как бы мёртвый.

Все поняли, что цыган их разыграл. Княжна рассмеялась сквозь слёзы и бросила цыгану несколько золотых монет, а Лаель пришла в такой восторг, что кинула ему своё опахало. Он низко поклонился и, попросив музыку заиграть весёлую пьесу, пустился в пляс со своим медведем.

XI РАЗГОВОР СЕРГИЯ С КНЯЖНОЙ

Солнце нестерпимо жгло, и гости в Терапии стали мало-помалу искать тени под деревьями, окаймлявшими аллеи сада. Дети принялись за игры, старики и старухи забавлялись сплетнями, молодёжь ворковала. Вскоре слуги разнесли угощение — хлеб, фрукты и вино.

Ирина спустилась к гостям. С блестевшими от радости глазами, со счастливой улыбкой она обошла весь сад, подходя чуть ли не к каждому гостю и, дойдя до вершины мыса, выдававшегося на Босфор, села на каменную скамью, выточенную в виде кресла. Сергий пошёл за ней.

Долго они молча смотрели на восхитительную панораму Босфора. Наконец княжна промолвила:

   — Нет ли известий от отца Илариона?

   — Нет.

   — Я думала о нём. Он часто рассказывал мне о том времени, когда все в церкви были братьями и богатые считали себя только хранителями и раздавали свои богатства в пользу бедных. Я теперь понимаю, что действительно отец Иларион был прав: богатство приносит удовольствие только тогда, когда им делишься с неимущими. Голодные, холодные, больные не виновны в своих страданиях, и богатые должны быть их истинными братьями во Христе, помогая несчастным, насколько возможно. Но что это ты, Сергий, как будто чем-то озабочен? Садись и расскажи, что с тобой.

   — Княжна, ты не знаешь, чего просишь, — начал молодой монах, и княжна быстро его перебила:

   — Разве женщина не может слышать твоей исповеди?

   — Нет. Но я нахожусь в затруднительном положении и не знаю, как из него выйти. Представь, княжна, что настоятель одного монастыря оказал покровительство молодому послушнику, стал обращаться с ним как с сыном и поведал ему великую тайну, заключающуюся в том, что другое лицо, также покровительствующее этому послушнику, лицо, всеми уважаемое и любимое, обвиняется в серьёзном нарушении религиозного долга. Что делать послушнику, кому оставаться верным, игумену или своей благородной покровительнице, находящейся в большой опасности?

   — Я знаю, о ком ты говоришь, — отвечала спокойно княжна, — ты, Сергий, — молодой послушник, настоятель твоего монастыря — обвинитель, а я — обвиняемая.

Потом она продолжала тем же спокойным тоном:

   — А преступление, в котором меня обвиняют, — ересь. Но я не понимаю, почему ты считаешь своё положение затруднительным. Ты можешь сказать обвиняемой всё, что передал тебе обвинитель: ему не грозят ни тюрьма, ни пытка, ни лютые звери. Всё это угрожает только той, которая протянула тебе руку помощи и поручилась за тебя перед главой нашей церкви.

   — Довольно, довольно! — воскликнул Сергий, выходя из себя. — Я не могу слышать твоих упрёков.

   — Скажи мне, в чём же меня обвиняют? — спросила она, немного успокоившись.

Рука княжны, опиравшаяся на мраморное сиденье, дрожала.

   — Я боюсь, княжна, что мои слова тебя опечалят, — сказал Сергий, опустив глаза.

   — Ведь это не твои слова. Говори. Я слушаю, — промолвила княжна.

   — Он осуждает тебя за то, что ты живёшь здесь, в Терапии.

Княжна покраснела и потом мгновенно побледнела.

   — Он говорит, что турки находятся слишком близко от твоего жилища и что незамужней женщине в твоём положении было бы лучше всего жить в каком-нибудь монастыре на островах или в Константинополе. При теперешних же обстоятельствах тебя можно упрекнуть в том, что ты предпочитаешь преступную свободу законному браку.