Читаем Падение Царьграда полностью

   — Довольно! — воскликнул Сергий. — Я более не могу тебя слушать. Ты и твоя академия — исчадие ада. Оставь меня в покое.

И он быстро направился к двери.

   — Сергий, милый Сергий, — промолвил Демедий, схватив его за руку, — я не хотел тебя оскорбить. Останься, я ещё хотел поговорить с тобой о совершенно ином. Ты отправляешься в Терапию, там будет княжна Индии. Ты её знаешь?

   — Да.

   — Ты думаешь, что она дочь князя Индии?

   — Да.

   — Значит, ты её не знаешь, — промолвил со смехом Демедий. — Она дочь еврея, лавочника на базаре.

   — Откуда ты это взял?

   — Княжна Ирина даёт сегодня праздник, — продолжал византиец, не обращая внимания на его вопрос, — она пригласила на этот праздник всех рыбаков Босфора. И я там буду. Желаю тебе всякого удовольствия, Сергий, а главное, проснуться и смотреть на всё открытыми глазами. Когда ты поймёшь весь смысл нашего девиза «терпение, мужество, рассудок», то станешь сговорчивее, а я беру на себя, чтобы двери нашей академии всегда были открыты для тебя.

И они расстались.

<p>IX</p><p>ПРАЗДНИК РЫБАКОВ</p>

После ухода своего неожиданного гостя Сергий быстро позавтракал, на что потребовалось немного времени, так как монастырский завтрак, по правилам братства, был очень скуден. Подкрепив свои силы, оп пригладил волосы, почистил свою рясу и, взяв чётки, отправился на пристань рыбного рынка у Золотого Рога. Там он взял двухвесельную лодку и, прыгнув в неё, крикнул гребцам:

— В Терапию. К полудню!

Несмотря на красоту Босфора, по которому быстро понеслась лодка, русский послушник не любовался живописной панорамой, открывшейся перед его глазами, а углубился в свои думы о Демедии и Лаель.

Внутренний голос заставлял его вернуться в свою келью и предаться молитве, но он понимал, что эта молодая девушка один соблазн. Что она ему? Нечистая еврейка. Не поддавайся соблазну и отвернись от него! Но он вспомнил, как отец Иларион учил не отворачиваться от соблазна, а победить его, и, подкреплённый мыслью о своём учителе, Сергий решил не дать Лаель в обиду.

Между тем они поравнялись с маленькой Стенийской бухтой, из которой двигался целый флот разнообразных лодок, разукрашенных цветами, с сидевшими в них мужчинами, женщинами и детьми, которые громко пели.

   — Вон рыбаки потянулись на праздник княжны Ирины, — сказали в один голос оба гребца. — Хорошая она женщина, да благословит её Господь.

   — Я отправляюсь туда же, — отвечал Сергий, — держитесь за ними.

Когда лодка Сергия вошла в состав весёлой флотилии, то её немедленно украсили цветами с соседних судов, и все вместе пёстрой массой направились далее к Терапии.

Какое удивительное зрелище представляла эта знаменитая бухта! Всюду были видны лодки и лодки, сотни их были в движении, а другие сотни стояли неподвижно вдоль берега. Город был расцвечен флагами, и противоположная сторона также была разукрашена. Везде слышались весёлые песни, хохот, говор. Византия могла быть в упадке, её слава могла меркнуть, её провинции могли отпадать одна за другой, её императоры, двор, знатные люди, духовенство могли своим безумием ускорить это падение, но народ всё по-прежнему любил праздники и умел веселиться.

Лодки, в том числе и та, на которой находился Сергий, наконец пристали к мраморной пристани у дворца княжны Ирины, и сидевшие в них стали свободно выходить на берег, где не видно было ни одного стража. Эти гости княжны были большею частью загорелые, черноволосые молодцы, в чёрных бархатных шароварах, красных кушаках и вышитых голубых куртках, ноги их были обнажены с колен до сандалий, головы были повязаны белыми платками. Глаза их ярко блестели, поступь их была ловкая, оживлённая. У многих на обнажённой шее виднелись амулеты из серебра и раковин. Сопровождавшие их женщины были в коротких безрукавках, белоснежных рубашках, пёстрых юбках и сандалиях. На головах у них виднелись маленькие фаты, приколотые большими гребнями. Хотя некоторые из ни своей красотой оправдывали легенды о нимфах Цикладских островов, но большинство поражало преждевременно состарившимися чертами.

Что-то на воротах дворца обращало на себя особое внимание посетителей, и когда Сергий подошёл к ним, то увидел небольшую бронзовую бляху с непонятной для него надписью. Она казалась турецкой или арабской, и ни Сергий, ни окружающие не могли её разобрать. Неожиданно к воротам подошёл цыган, который вёл медведя. Увидав бронзовую бляху, он почтительно преклонил голову.

   — Вот цыган нам расскажет, что это за надпись, — послышалось в толпе, — эй, нечестивый, подойди сюда поближе и прочти, что здесь написано.

   — Мне нечего подходить, я и так вижу, но откуда вы взяли, что я нечестивый: я также верую в Бога.

   — Ну, да ладно, читай надпись.

   — Охотно. Молодой Магомет, сын султана Мурада, мой большой приятель, он долго жил в Магнезии, главном городе вверенной ему провинции, и никто так любезно не обращался со всеми, как он. С учёными он говорил о науках, а с поэтами — о поэзии, с охотниками он охотился, с певцами он пел и не раз угощал в своём дворце меня с моим медведем.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза