Нина видела, как Ханна каждое утро просыпается и отправляется на часовую пробежку, потом завтракает, проглатывая пару пилюль с гормонами, целует на прощание все еще спящую возлюбленную и уходит завоевывать свое место в мире, терпя косые взгляды и даже изредка насмешки коллег. Некоторые из них настолько черствые личности, что даже раскрывали детали личной жизни Ханны своим знакомым уличным бандитам, словно завидовали тому, что их жизнь не такая интересная, как у нее. А потому иногда какой-нибудь злоумышленник открыто бросал Ханне оскорбления, они даже могли плюнуть на нее, презирая ее больше, чем самого злостного насильника или убийцу. Ханна стойко терпела все нападки нетерпеливых людей, и изо всех сил старалась быть выше этого дерьма, скопившегося во всех уголках мира. Она возвращалась домой, где ее ждал горячий ужин, приготовленный ее девушкой, и сердце Ханны, несмотря на то, что душа готова была разреветься от обиды и боли, предательски заставляло верить в лучшее, чтобы с утра начать битву сначала.
Вдруг сверху раздался какой-то стук. Обе девушки тут же посмотрели на потолок. Отчаяние и страх снова сковывало их сердца в тиски с шипами: это был звук шагов. Видимо Ливей понял, что Нину не размозжило гранатой и ее останки не лежат внизу на асфальте, а значит, ей удалось выбраться на какой-то этаж. Неизвестно, хватит ли ему самому сил найти обеих, ведь он тоже был ранен, и гораздо серьезнее, чем они. Его рана задела внутренние органы, и счет его жизни шел в разы быстрее, чем счет Нины или Ханны. Последняя своим профессиональным слухом разобрала шаги, как минимум трех человек. Она тут же подумала об Аларике, как бы он был сейчас кстати! Но нижняя часть пожарной лестницы, разорванной надвое взрывом гранаты, полностью отвалилась от здания, закрыв пусть к отступлению и приходу помощи снизу. Теперь Аларик точно не доберется сюда!
Ханна отработанными движениями вынула магазин из ствола, пересчитала количество патронов и вставила обратно.
– Четыре патрона плюс еще семнадцать в запасном магазине, – произнесла она, будто Нина понимала, что это значит.
– Немного, – подытожила Ханна самой себе. – Надо выбираться отсюда и где-то спрятаться. Здесь бойцов десятка четыре не меньше. Ты же была здесь, скажи, где можно укрыться?
Девушка смотрела на нее глазами полными тумана. Только сейчас Ханна заметила, насколько они выразительно красивые и огромные, словно зеркала, обрамленные серебряной рамой, такие блестящие и загадочные.
– Здесь негде прятаться. Они везде, – тихо ответила девушка.
– Так! Брось паниковать! Тут тридцать этажей и почти тысяча номеров, не считая подсобных помещений! Подумай хорошенько, где можно затаиться хоть ненадолго! – Ханна командовала привычными фразами, которым ее учили на курсах общения с заложниками.
Но Ханна понятия не имела, что Нина говорит не о пространстве, а о времени. Какое бы решение они не приняли – все ситуации были предрешены. Нина не видела ни одного исхода, где бы они не встретились с солдатами Карима: где бы ни прятались, куда бы ни бежали. Бойцы заполонили все места, в которых была возможность укрыться.
Нина знала наверняка, что сегодня они выживут только в бою, только столкнувшись с врагами в смертельной схватке.
– Ханс, выслушай меня, – начала Нина.
Ханна снова вскинула удивленный взгляд на странную девчонку.
– Если ты хочешь выжить сегодня, тебе придется довериться мне, – шептала Нина.
Ханна едва открыла рот, чтобы задать вопрос, но Нина перебила ее:
– Довериться мне, не задавая вопросов.
Ее шепот был такой тихий, но в то же время ясный, будто они вдвоем сидели в палатке вокруг походного фонаря и делились секретами, шепча их друг другу прямо в лицо.
– Помнишь, в детстве ты искал открытки отца?
– Вы играли в «Горячо—холодно».
– Откуда ты…
– Тс-с-с, – Нина закрыла глаза и прижала палец к губам. – Помнишь? Никаких вопросов, если хочешь выжить!
Ошеломленная Ханна смотрела на Нину с нескрываемым подозрением, но в ту же секунду необъяснимая холодная игла, пронзившая затылок, заставляла прислушаться к незнакомке и делать ровно так, как она говорит. Ханна пыталась всеми силами заставить себя отбросить таинственное наваждение, но ядовитые серебристые глаза, неотрывно следящие за Ханной, даже с закрытыми веками видели мысли Ханны и точно надзиратели били хлыстом по вонзенной в мозг игле, заставляя подчиниться.