Падает снег

Боже мой, неужели все наконец кончилось? Кончилось благополучно. И это у меня-то? У человека, который поклялся себе больше никогда не верить в добро и в чудо? Жизнь иронична. Но не бывает худа без добра. Хорошее все-таки случилось со мной, но это оказался не Миша, как я думала раньше. Михаил стал только необходимым барьером для подготовки меня к хорошему. Все дурное нужно уметь пережить, чтобы после, многому научившись и многое осознав по-новому, суметь правильно оценить таких людей, как Андреев, как Громовы. Любое несчастье случается для того, чтобы подготовить тебя к счастью. К по-настоящему добрым людям, а не к тем, которых ты идеализируешь; к по-настоящему светлым событиям, а не к тому, что ты себе большей частью придумываешь. Тебя учат ошибаться на второсортных, чтобы, когда в твоей жизни появится истинное добро, ты его не проморгала, не пропустила, не ошиблась. Это нужно знать и в это нужно верить, как в нерушимый закон жизни. Ведь жизнь – это великий дар, и у нас нет повода и права не ценить ее.

XXIX. Жизнь

– А Комов-то глаз с тебя не сводит, пока Максим не видит, – заметил Сергей, облокотившись на кухонный стол и ожидая моих указаний.

Леха молча возился с укропом, стоя к нам спиной. Я проверяла степень проваренности картошки, и когда Сергей сказал про Комова, поморщилась. Мне было неприятно об этом думать, потому что я еще давно начала догадываться о непростом отношении Комова ко мне, о котором он сам умалчивает.

– Знаю, – сказала я недовольно. – Сама все вижу. Но вряд ли это дальше взглядов пойдет. Побаивается он Мака.

– Однако, – многозначительно сказал Сергей и хмыкнул.

– Ну что они там? Еще не умерли с голода?

– Если кто и умирает от голода, так это я, – невесело подал голос Леха, мелко кромсающий укроп.

– Погоди ты, дармоед. Уже воду сливаю. Ты порезал?

– Да сто лет назад! – повеселевшим голосом воскликнул Леха.

– Масло тогда достань из холодильника, – сердито сказала я ему, и тут же ласково обратилась к старшему брату: – Сережа, отнеси пока нарезку и оливки на стол. И скажи гостям, что картошка на подходе.

Громов-старший кивнул и с готовностью подхватил широкие блюда. Когда он скрылся в проходе, Леха мялся около меня с пачкой масла в руках, заглядывая мне через плечо и внимательно наблюдая за тем, как я сливаю воду из кастрюли. Я повернулась, чтобы высыпать картошку в подготовленную заранее глубокую тарелку, и чуть не обожгла его. На мой укоризненный взгляд он виновато улыбнулся и отступил на шаг назад, распаковывая сливочное масло. Но я быстро сменила гнев на милость.

– Лех, а ведь спасибо тебе.

– М? Ты о чем?

– Ты знаешь, – уверенно сказала я. – Мы оба знаем. Уверена, что только мы вдвоем и знаем. Больше, пожалуй, никто не догадывается.

– Вер, я не понимаю, – искренне сказал он, глядя, как я отрезаю кусок масла и бросаю его плавиться в горячую картошку.

– Чего ты там не понимаешь? Давай сюда укроп, вот так. Все ты понимаешь, Леха. Не вижу я, что ли, вон – глаза отводишь сразу.

Леха тут же стал смотреть мне в глаза, но таким взглядом, что сразу стало ясно – врать он не умеет, и притворяться – тоже. В принципе, это было ясно и раньше, ведь ребенок же, чистое, наивное дитя в теле взрослого парня. Человек, не способный сделать кому-то умышленное зло. Хотя, зная его главную тайну, кто-то бы со мной не согласился.

– Держу пари, – продолжила я свое нападение, – что основным прикрытием у тебя была твоя деятельность как летсплейщика, верно? Ну кто же подумает на тебя такое, узнав, что ты всего лишь делаешь прохождения игр? Кто же может представить себе, что ты на самом деле… кхм, еще один, третий человек?

– Давай я перемешаю, – тихо предложил Леха, стоя над картошкой с блюдечком мелко нарезанного укропа и виновато опустив глаза.

– Ну, держи, раз так, – подвинула ему тарелку и продолжала пристально смотреть на него. – Значит, избегаешь этой темы? Хорошо, я поняла. Больше не лезу. Но учти, рано или поздно… может быть, через год, или через пять лет, когда ты, например, будешь играть в кубики с моим ребенком, я спрошу у тебя: Леша, а сколько же ты им заплатил, лишь бы у меня все стало хорошо? – и у тебя не будет права мне не ответить.

– Хорошо, – так же тихо сказал младший Громов. – Только не обижайся, Вер.

Я молча махнула на него рукой. Что с него взять?

– Ты только помни мою благодарность. Тем, что мы все здесь сегодня собрались как одна большая семья, мы обязаны только тебе. Но из всех нас знаю об этом лишь я.

– Ладно, – хмыкнул он. – Все готово.

Я забрала у него тарелку, напомнила ему по плетеную корзинку с хлебом, и пошла на выход из кухни. В проходе я все же не удержалась и остановилась, чтобы оглядеть зал, пока меня никто не заметил. Взгляду моему представилась прекраснейшая из всех виданных мной картина. Большой накрытый стол, яркий солнечный свет бьет из раскрытых окон, освещая и словно бы расширяя зал, в котором все собрались и ожидают только меня одну.