Падает снег

Тогда я решила действовать иначе и нащупала его перекошенный злобой рот своими губами. Далеко не сразу, но Максим ответил мне, по капле лишаясь своей злости и как-то обмякнув. Напряжение, доведенное до предела, исчезло. Поцелуй не прекращался, пока он съезжал с меня, увлекая за собой, брал под колени, садился обратно на стул и пересаживал меня следом. Мы вернулись в исходную позицию в полном перемирии: я у него на коленях, руки, естественно, блуждают по шелковой рубашке на плечах.

Мы долго шли к этому поцелую. Он и должен был получиться именно таким – спонтанным, незапланированным, неожиданным для обоих и… прекрасным. Я старалась быть максимально нежной, чтобы простой женской лаской усмирить его, успокоить. Ну прямо укрощение строптивого какое-то.

Просидели мы так весь перерыв. Благо, на наше счастье, никого не потянуло в эту аудиторию. И правда Бог отвел в сторону всех желающих, увидев, какое важное действо творится у нас тут.

Как описать ощущение, когда целуешь Максима? Примерно как нести в руках мину или бомбу замедленного действия. Кажется, будто любая секунда может стать твоей последней секундой… и поэтому в то, что ты делаешь этот последний миг, ты вкладываешь всю себя, с головой, целиком, без остатка. Ты падаешь, падаешь, падаешь и не видишь дна. Бесконечность.

– Максим… Максим, Максим! – оторвалась я, понимая, что если не закончу я, ему это и в голову не придет ближайший часик, – время, Мак.

Я люблю называть его, как называли героя «Обитаемого острова» Стругацких. Хотя у этих двоих нет абсолютно ничего общего.

Андреев, поколебавшись несколько секунд, выпустил меня из объятий. Я встала на ноги, поправляя на себе сбившуюся одежду. Потом оглядела его и поправила на плечах рубашку, которую я, не помня, как, успела расстегнуть до середины. Вид у Максима был такой, словно ему только что снесло башню из винтовки крупного калибра. Непонимающий, ошарашенный. Я впервые видела его таким.

– Как… Как ты это… Как у тебя?.. – только и смог спросить он, перебирая на уме слова и не находя подходящих к тому, что только что случилось.

– Тебе понравилось? – бочком усаживаясь на его ногу, спросила я и приобняла его, притягивая темноволосую голову к своей груди. Он слушался, как ребенок. Даже больше – как пластилин.

– Вера… зачем ты спрашиваешь? Разве стал бы я…

Голос его, однако, постепенно становился прежним, тело напрягалось, взгляд терял детское выражение обиды и непонимания и приобретал прежнюю жесткость.

– За этим ты пришла?

Вопрос был явно с подвохом.

– Нет. Я просто хотела видеть тебя. Порыв души.

Если бы Андреев был обычным мужчиной с обычными эмоциями, это бы ему польстило, и он бы расцвел как сакура. Максим позволил себе недобрую ухмылку, что на его языке означало высокую степень радости.

– Помнишь, говорила тебе, – гладя его по волосам, мечтательно начала я, – что мне с тобой уютно?

– Помню. Впервые – на катке. Но тогда я еще не позволил тебе увидеть себя… такого.

– Теперь, увидев, я чувствую то же самое.

– Несмотря на?.. – недоговорил он, вместо слов обведя себя руками.

– Несмотря на, – кивнула я, понимая, что не лгу ему.

– И тебе не было страшно, когда я?.. – он словно боялся договорить каждый свой вопрос, боялся или не хотел произносить самого неприятного.

– Конечно, страшно.

– Тогда почему ты… не считаешь меня опасным, неуравновешенным? Зачем ты продолжаешь? – в полном недоумении спросил Андреев.

Потому что мне жаль тебя, и я хочу тебе помочь, – ответила бы я раньше. Но сейчас это бы уже оказалось неправдой.

– Максим. Мне этого хочется. Хочется рядом быть.

– Мне… нравится это, – делая длинные паузы между словами, признался Андреев.

XIII. Удушение

Выходит, всё то время, что я знаю Максима, с первого дня нашей встречи на втором курсе, он притворялся. И даже тогда, когда я думала, что он приподнял передо мной забрало и показал истинное лицо, и была бесконечно польщена этим жестом дружелюбия, ничего он на самом деле не приподнимал, а позволял мне видеть только то, что ему выгодно. Он управлял впечатлением, что складывалось о нем в моем сознании, прекрасно понимая, что делает, и делал это профессионально. И в тот день, когда я узнала, что он Викин рецензент, и в тот день, когда мы катались на ледовой арене, Андреев всего лишь создавал видимость того, что мы сближаемся духовно, а сам прятался глубоко внутри своей добродушно-любезной и улыбчивой скорлупы.

Глупо, конечно, но становится обидно. Вообще-то он мне ничего не обязан, особенно быть искренним, едва познакомившись. Как долго он притворяется, интересно? У него это так здорово получается, будто он с самой юности строит из себя нормального, веселого добряка, которому не чужды человеческие эмоции. А люди вокруг верят! Да и я поверила…

***