– Неважно, что ты скажешь мне, я не собираюсь тебя ненавидеть, дорогой. Я люблю тебя и очень горжусь, что ты работаешь над собой. – Я выехала с нашей подъездной дорожки и улыбнулась ему, надеясь изобразить смелость, которой не чувствовала. – Мне трудно представить, как это трудно для тебя, когда ты живешь здесь. Я похлопала его по плечу.
У Майкла было лицо ангела с зелеными, как море, глазами и длинными, темными ресницами, которые компания «Мэйбелин» могла бы использовать для рекламы туши. Редкая щетина, затенявшая впадины его щек, напомнила мне автопортрет, сделанный Майклом в детском саду, где он приклеил песок на свое лицо, чтобы казаться взрослым. Он хотел быть «большим» с тех пор, как ему исполнилось два года. Теперь, спустя несколько месяцев после его девятнадцатого дня рождения, мы направлялись назад в центр Портедж, где он обитал с двадцатью семью другими наркозависимыми. Он заработал свой первый двенадцатичасовой отпуск после двух месяцев реабилитации, которые были для нас всех как тюремный срок.
Пока Майкл навещал дома своего брата и меня, он должен был выполнять задание: делиться интимными подробностями употребления наркотиков и записывать наши реакции и чувства. Первые несколько часов после приезда он бродил из комнаты в комнату, проверяя, все ли осталось дома таким же, как раньше. Он напомнил мне нашу собаку, которая обнюхивала каждый угол после длительного пребывания в питомнике. Майкл провел некоторое время за своим компьютером, сыграл в несколько видеоигр с Патриком, затем уселся перед телевизором в гостиной, по соседству с кухней.
– О боже, я так давно не смотрел телевизор… – Он переключил на «
– Ужин будет готов минут через пятнадцать. – Я вытащила жареную курицу из духовки и оставила на кухонной стойке остывать. У меня разыгрался аппетит, когда я приподняла фольгу и вдохнула аромат розмарина, лимона и чеснока. Я поставила на стол три прибора и зажгла несколько свечей. Каждый этап реабилитации Майкла был праздником. Я засомневалась, стоит ли класть салфетку рядом с его тарелкой. Боль пронзила мою грудь, и я осознала, что мне трудно дышать. Впервые в этом месяце я накрывала стол на троих. Майкл оставил нас задолго до того, как начал реабилитацию в центре. Он жил на улице несколько недель, прежде чем согласился принять помощь. И как бы я ни храбрилась в отношении его пребывания в лечебном учреждении, глядя на пустой стул Майкла за ужином каждый вечер, я чувствовала себя сломленной. Взгляд на этот стул пробудил старые воспоминания о телефонных звонках поздними ночами, машинах «скорой помощи» передозировках. Нам повезло. Статистические данные об излечении молодых людей, употребляющих крэк, от наркотической зависимости были неумолимы. Если бы Майкл не согласился обратиться в реабилитационный центр, его кресло могло остаться пустым навсегда. У меня закружилась голова, и я облокотилась на стол, чтобы не упасть. Чувство вины и отчаяние терзали меня с тех пор, как я обнаружила, что Майкл употребляет кокаин.
Я повисла на двери холодильника и в тысячный раз повторила свою молитву:
– О, какая вкусная картошка. Вы представить себе не можете, сколько раз за последние два месяца мне приходилось есть холодное картофельное пюре. – Майкл, низко нагнувшись над тарелкой, жадно уплетал ужин, как будто вернулся из дальнего похода.
Кухню заливал янтарный свет свечей на столе и подоконниках, ярко горящих в темноте январской беззвездной ночи. Тихо звучала песня «Попробуй немного нежности» в исполнении Майкла Бубле. Нормально. Мне хотелось, чтобы все было нормально, хотя все было плохо.
Патрик ел кусок куриной грудки. На подбородке пятно от соуса.
– Вас заставляют самих там готовить? – спросил он, не поднимая головы от тарелки.
Прошел год, как он не смотрел Майклу в глаза. Майкл был его идолом, старшим братом, который мог ответить на любой вопрос, старшим братом, который любил проводить с ним время до тех пор, пока наркотик не стали единственным другом Майкла.