Бен согласно закивал, и Элис сделала еще пару снимков.
— Вот тебе, к примеру, почему так хочется со мной дружить? — спросила она с неожиданной жесткостью в голосе.
Бен снова покраснел, на сей раз еще сильнее, и даже слегка отвернулся от нее на стуле. Элис тем временем сделала еще одно фото.
— Мне нравится с тобой разговаривать, — ответил он. — С тобой мы обсуждаем то, о чем я больше ни с кем не могу говорить.
— В самом деле? Это действительно главная причина?
Ему так хотелось сказать ей: «Да будь ты даже абсолютно плоской, Элис, я все равно бы приходил с тобой увидеться». Он надеялся, что это истинная правда. Вряд ли, расскажи он Элис о ее манящем запахе, это помогло бы делу.
— Неужели ты и правда думаешь, что я думаю, что у меня есть какой-то шанс?
Элис усмехнулась.
— Да, это место учит изъясняться с неизменным изяществом!
Внезапно ему показалось, что она вот-вот расплачется. Элис больше не дотрагивалась до фотокамеры и теперь лишь смотрела в пол застывшим взглядом.
Бен слез с высокого стула, подошел к тому месту, где она стояла, и медленно, словно преодолевая встречное течение, положил ей руку на плечо. Элис глубоко вдохнула и шумно, прерывисто выдохнула. Стоя с ней рядом, Бен посмотрел на стол позади Элис, где лежали ее фотоаппаратура и папка-скоросшиватель, и там же увидел беспорядочно разложенные снимки. Среди нескольких мгновенно узнаваемых лиц Бен увидел фотографию Хатча: его львиная голова была опущена и чуть наклонена вбок, и всего его нынешнего ухарского самодовольства как не бывало. Бену вспомнилось, как в первый вечер Хатч начал подпрыгивать на выходе из школьной капеллы. Каким казался он тогда неуязвимым, как хлестало из него самоуверенное зазнайство. На этом фото он казался таким юным.
— Ого, Элис! Эти кадры и правда круты!
— Хватит.
— Да я не прикалываюсь. Правда замечательные.
А еще на одном из снимков был Грей. Элис так и не удалось пробиться к его сути сквозь натянутую перед фотокамерой улыбку: он просто выглядел как мальчик, который очень хочет угодить своим родителям.
— А что, если я тебя как-нибудь поснимаю? — предложил Бен.
— Я уже сделала кое-какие автопортреты. И их ты ни за что не увидишь. И свои тоже не увидишь до самой выставки.
— С этим я готов смириться.
— Давай-ка еще парочку щелкнем.
Он вернулся к стулу и снова сел.
А потом Ахмед попался, причем именно так, как это и предвидел Бен. Однажды куратор Томми из младших преподавателей, тоже обитавших в корпусе Гордона, в восемь вечера зашел к нему поговорить о проверочной работе, которую тот завалил, и Грэм не успел достаточно быстро убрать курительные принадлежности. Ахмед сидел у друзей, откинувшись на диване, тоже будучи заметно под кайфом. Тогда учитель изъявил желание заглянуть в гардеробную и там нашел бонг и почти фунт травки.
Бен предпочел бы, чтобы произошло это как-то более впечатляюще: чтобы их поймала полиция штата или чтобы у них случились проблемы с каким-либо преступным синдикатом, который послал бы на территорию кампуса двоих своих людей, установивших там систему прослушки. А вместо всего этого был просто банальный бульбулятор на плетеном коврике! Свою долю водки Бен попросил Хатча припрятать пока у себя на случай, если в администрации решат обыскать их с Ахмедом комнату.
Когда Ахмед, вызванный на ковер к Фелпсу, вернулся в общежитие, у него было такое лицо, что у Бена озноб пробежал по телу. Сосед, казалось, вообще не заметил его присутствия. Он прошел к своему месту и тяжело опустился на стул, уставясь в получившуюся нишу между столом и полкой с кроватью. Со вчерашнего дня там у стены стояла книга комиксов про Тинтина «Узники солнца», которую Бен дал ему почитать.
Бен посмотрел на складочку кожи у того в основании головы и подумал, что, когда Ахмед станет старше, их, наверное, там будет уже две или три.
— Ты как? — спросил его Бен, и у него возникло ощущение, что он разговаривает с пустой комнатой.
— Ахмед?
Тот поставил локти на стол и уперся лбом в ладони.
— Ну же, скажи что-нибудь.
— Я не знаю, что сказать. Ты не волнуйся, они ничего в нашей комнате не найдут.
— Посмотри на меня. Расскажи, что и как?
Ахмед чуть подвинул назад стул и развернулся к Бену, положив руку на спинку сиденья. Посмотрел на Бена и вновь опустил глаза. Видно было, что он недавно плакал и всеми силами сдерживается, чтобы не заплакать сейчас. Бену никогда и в голову не приходила мысль, что Ахмед вообще способен плакать.
— Так как все прошло?
— Я должен предстать перед дисциплинарным комитетом.
— А что-нибудь еще они сказали? — Бен представил, как собравшийся комитет, открыв на нужной странице «Спутник ученика», дружно тычет пальцем в правила, которые были грубо нарушены провинившимися.
Ахмед отрицательно помотал головой.
— Теперь узн
— А я ведь тебе говорил. Вот видишь? Предупреждал же, — не удержался Бен.
Лицо у Ахмеда снова приобрело замкнутое выражение, взгляд потяжелел, и Бен сильно пожалел, что это сказал.
— И когда заседание комитета? — спросил он, помолчав.