Ovum

Ещё я думала, вот раньше у меня была работа, писать скрипты для идеальных созданий, Morgenshtern’a. Оформлять в истории массивы записанных эмоций и образов, для прямой передачи в мозг. Делать порно, если по-старому. Я решала, как там всё у них будет, у сотен тысяч незнакомых мне людей. На каком диване и с кем, сколько раз за сеанс они кончат. Я повелевала пещеристыми телами, бартолиновыми железами, сжимала эрекционное нейрокольцо на тысячах чужих членов, стимулировала нейровуманайзером тысячи чужих клиторов. Решала, какие эмоции транслировать в тысячи чужих мозгов.

Потом появилось яйцо. Ovum.

Сомневаюсь, что мой дружок намеревался облегчить жизнь базовым и убрать с рынка живое, это всё случайно получилось, побочные эффекты. Он хотел чего-то другого. Мы все хотели чего-то другого. Я хотела чего-то другого. По ночам в заброшенной психушке я искала внутри пластикового яйца и внутри своей головы важное, истинное, то, что давно потеряла и уже забыла где. И у меня получилось. У нас получилось, с мальчиком моим. Я не сомневалась почти, он ушёл вместе со мной и где-то до сих пор существует, живёт там, в своей дорогой нейросети, хотя хватило бы простой китайской, как для убера.

А оказалось, это нужно было, чтобы продать побольше стейков с кровью и овощным гарниром. Наверняка и домик у моря там бы нашёлся, и интегрированный в окружающий пейзаж сайт агентства недвижимости с переходом на прайс-лист в правом меню. Идеальное попадание. Прямиком в душу, если по-старому.

Когда новости закончились, парень в кожаном фартуке и бейсболке со звездой щёлкнул пультом, и на экране начался стрим. Я сразу поняла, по слегка размытому фону и мягкому свету по краям, это стрим из яйца. Они теперь стримили из яиц. Прямиком оттуда.

Пятеро вьетнамцев в защитного цвета робах и чёрных фартуках поверх роб смотрели чью-то версию Бога.

Я тоже смотрела, сквозь пар из чана с бульоном.

Стрим был красивый. Стример видел город, как во сне, а может, он и в самом деле спал в шлеме, дома, высокие, но пустые, необитаемые и вроде бы даже не построенные, а выросшие сами по себе, как бетонные грибы. Целые улицы таких домов, проспекты. Над проспектами в коричневато-сером воздухе плыл спортивный автомобиль. Он и с первого взгляда выглядел дорого, а потом фокус навёлся на шильдик на капоте, чёрный треугольный щит и золотой бык на фоне. Я подумала, ага, понятно, научились интегрировать. Покрытие машины напоминало металлическую чешую, переливалось в лучах солнца и двух гигантских лун, блики хаотично возникали и гасли, складывались в символы и логотипы и тут же рассыпались оранжевыми, жёлтыми и пурпуровыми блёстками. Я разобрала лого Росгаза и объединённых нефтяных брендов Ближнего Востока. В машине за рулём сидел человек с размытым лицом. Наложили блюр для защиты персональных данных. Наверняка кто-нибудь из топ-менеджмента, персональная интеграция, онейрический опцион.

Я попросила пиво.

52. Славик. Конечная

Десять одинаково одетых корейцев приезжают в «тридцатку» на минивэне, как у Дианы, только без джипов с пулемётом. На борту минивэна чёрным матовым по чёрному лаку нанесён логотип – такой же отштампован на каждом третьем электрочайнике на планете.

Корейцев ведут в отремонтированный административный корпус, в бывший кабинет главврача. Они садятся шеренгой клонов по одну сторону офисного стола напротив Славика, он смотрит в их чёрные галстуки и белые рубашки, тасует, как колоду карт, десять бесполезных одинаковых визиток. Корейцам не нужна интеграция, они хотят купить технологию целиком, их цель – доминирование в регионе. Славик слушает, вспоминает завёрнутого в белую тряпку сомалийца за рулём тук-тука, мешок с катом у него в ногах, запах тлеющей свалки – пластик вперемешку с костями и дохлыми крысами.

Спинка чёрного кресла установлена под девяносто градусов к полу и поднимается над головой Славика, как трон. У Славика затекают бёдра, поясница и шея, сейчас бы спинку откинуть немного, но пульт розовая забрала с собой и уехала, свалила переговоры на него.

Встреча продолжается пять часов. Три раза корейцы одновременно встают и отправляются шеренгой в больничный коридор – посовещаться, хотя могли бы просто перейти на корейский, Славик всё равно бы ничего не понял, а микрофоны прослушки установлены везде, в коридоре тоже – специально для таких случаев.

Домой Славик попадает глубоко за полночь.

Его квартира на последнем этаже кирпичной «сталинки» с видом на реку и парк на том берегу забита колониальным барахлом: креслами из кожи буйвола, потёртыми иранскими коврами и грубо вырезанными из серого дерева африканскими масками с клочьями жёлтого мочала на месте бород и волос, зубами из гвоздей и стальных костылей. Колдуны в трущобах Киншасы надевают маски во время обрядов, чтобы дух входил через них в человека. Маски можно купить на любом рынке, во время военного переворота их обменивают на мешок муки.