Ovum

– Понятно, – говорит Славик. – А выпить здесь есть где купить?

– Пойдём со мной.

Славик выходит из минивэна, и они сорок минут топают вдоль пробки в сторону деревни, до первых построек из глины и металлических листов. Выпивку продают в бетонном сарае с решётками из прутьев арматуры на окнах и дверях, внутри сарая стоит бильярдный стол с заштопанным в пяти местах сукном, у стола – парень в армейских шортах и одном кроссовке. На голове у парня вытертая до торчащих красных ниток кепка с надписью make america great again. Парень разбивает пирамиду из шаров, снова собирает её и снова разбивает. Славик ждёт, парень оттачивает удар, у дверей стоят двое с дубинками и этот с молотком. Через полчаса парень в одном кроссовке устаёт долбить шары и продаёт Славику бутылку тростниковой водки за пятьдесят долларов. Этикетки на бутылке нет.

Физический дискомфорт? Безысходность? Близость смерти?

– Конечно, можно, – говорит Славик мужчине с остро подрезанными бакенбардами и перстнем чёрного золота. – Конечно, интегрируем.

48. Славик. Социально опасные

Открытая веранда ресторана на пятом этаже бывшего ЦУМа. С веранды открывается вид на пустой угол Петровки и Кузнецкого, на прозрачную плиту зимнего воздуха над городом. Три тепловые пушки плавят падающий снег на подлёте к деревянному полу. В серебряном ведёрке в ледяной крошке плавает вторая бутылка Moёt.

– Столика здесь не дождёшься, я три раза пробовал, бронь кончается за полгода, – говорит Славик.

– У нас свой.

Невысокий кругловатый мужчина с покатым лбом и чёрными индийскими усами залпом допивает шампанское, ломает перемазанными в жире руками панцирь лобстера. Шёлковая рубашка на животе мужчины расходится между пуговиц, наружу лезут дольки волосатого тела.

– Столик свой у нас здесь, говорю, ижмашевский, что смотришь?

Второй мужчина сидит напротив Славика, вытянув спину под идеальным прямым углом к поверхности веранды, как по плотницкому уровню. Он выше первого на две головы, заметно старше – ему под шестьдесят – и необычайно худ, словно половину тела ему отрезали изнутри. Иногда он отщипывает от ломтя чиабатты куски размером с ноготь мизинца и отправляет в рот. Его усы, в отличие от густых индийских усов кругловатого, едва виднеются на смуглой коже – не усы, а тень усов. Из-за них худой похож на пожилого бербера.

«Ему бы джалабию с капюшоном и платок на голову, – думает Славик. – Больной, наверное, не ест ничего».

Худой улыбается Славику тенью усов, отпивает из низкого стакана, ставит стакан на скатерть.

– Коллега показывал, как работает ваша технология. Глубины бессознательного. Впечатляет. Необычно.

Круглоплечий щёлкает короткими пальцами, тычет в пустую бутылку, гонит официанта за следующей.

– Нашим клиентам должно понравиться, – продолжает худой. – Они особенные люди. Реклама их раздражает. А здесь – другое. Личное, нутряное.

Не отрываясь от стула, худой сгибает длинное тело, тянется через стол к Славику и тихо говорит ему в лицо:

– У нас ведь и товар особый, вы же понимаете. Можете так сделать, чтобы этот особый товар попал к этим особым людям? И никому, кроме них? Чтобы больше никто про него не знал? А коллега вам передаст необходимые материалы. Видео со стрельб. Обзоры. Оперативные съёмки.

Славик смотрит в смуглую кожу и близкую тень усов.

– Установим таргетирование, – говорит Славик. – Зададим параметры, исключим социально опасных…

– Нет-нет, – худой плющит в улыбку губы под усами. – Вы меня не поняли.

Он втягивается назад, на исходную, девяносто градусов по отношению к поверхности пола. Позади него открывается красивый вид на пересечение Петровки и Кузнецкого.

– Вы же сами бывали в особенных местах. В Африке. Мы про вас знаем. Вы сами, можно сказать, наша аудитория. Особенный человек.

Худой отщипывает мякиш размером с ноготь мизинца, запивает глотком воды.

– Лохам оружие наше не показывай, – говорит круглый сквозь кусок лобстера во рту. – Мужикам показывай нормальным. Социально опасным. Не тупи, чё ты как этот.

И кидает в себя бокал шампанского.

Славик оглядывается по сторонам, думает: ты охренел, тут же камеры везде.

– Это наш столик, не ссы. – Круглый поднимает с блюда последнюю устрицу и всасывает толстым ртом. – Ижмашевский. Здесь можно.

Перед глазами Славика мелькает флешбэк: он сидит на красной земле, на обочине дороги к югу от Могадишо. Ноги раздвинуты, руки на голове, перед ним – вытряхнутые из рюкзака камеры, айпад, провода, переходники, телефоны. Солнце Славику заслоняет босой парень в жёлтой футболке и красно-белой арафатке. Арафатка закрывает лицо, видны только обкуренные глаза с красными белками. В руках у парня ободранный АК с синей изолентой на прикладе. Парень кричит на арабском, замахивается автоматом, приклад останавливается в сантиметре от лица Славика. Парень смеётся.

– Особенным, – повторяет Славик. – Можно, конечно. Кроме них, никому не будем.

Когда ижмашевские уходят, Славик остаётся в ресторане ещё на четверть часа, допивает в одиночестве Moёt. Круглый попросил: сказал, чтобы толпой не слоняться, не привлекать внимание.