Отворите мне темницу

Вера невольно улыбнулась этому «в молодости», но заострившееся лицо падчерицы с отчаянным блеском в глазах всё же обеспокоило её. Тщательно подбирая слова, она сказала:

– Мне кажется, Аннет, вы слишком суровы к людям. Я понимаю, такое время на дворе… и молодёжь сейчас такова, что иметь чувства – это почти безнравственно, но… Люди – это люди, чувства – это чувства. Они всегда были, и ничего с этим не поделаешь. Есть вещи, которых в человеке не истребить ничем.

Аннет снова подошла к окну, прижалась лбом к стеклу.

– Как глупо вот так плакать. – тихо выговорила она. – И знать, что не в твоей воле всё это остановить, прекратить… А ведь могло бы ничего не случиться! Сама себе вообразила бог весть что… – Аннет умолкла на полуслове. Снова, в который уже раз, в мыслях поднялся тот ясный зимний день Крещенья три года назад, когда Андрей умирал в их доме от пневмонии, и все они уже думали, что надежды нет. Приглашенный доктор только грустно качал головой. Две недели беспокойства, сводящего с ума ожидания, ночных бдений с бесконечной оглядкой на часы – пора или не пора давать микстуру? Как давно мерили температуру? Кашель, кажется, спокойней… нет, показалось, только ещё хуже стало! В ночь, когда случился кризис и ждали перелома или конца, княгиня Вера уснула, измученная, в неудобном вольтеровском кресле. Аннет, отослав прислугу, сама сидела возле умирающего, держа его тяжёлую, словно раскалённую руку поверх одеяла, которое он, мечась в постели, поминутно сбрасывал. И не смогла понять, когда, в какой миг задремала и – словно провалилась в бездонную яму.

Очнулась она от бившего в лица солнца: было уже близко к полудню. Ледяной ужас захлестнул горло: проспала, всё проспала!.. Вскочила, кинулась – и чуть чувств не лишилась от спокойного, почти насмешливого взгляда чёрных глаз. Андрей смотрел на неё с подушки – чудовищно исхудавший, похожий на Кащея Бессмертного. Затем обмётанные лихорадкой, потрескавшиеся губы его дрогнули, – и Аннет, как девочка, затрясла головой:

– Нет, нет! Молчите, вам ещё нельзя! Молчите, говорят вам, я сейчас побегу за…

Горячие, слабые пальцы вдруг сжали её руку, – и Аннет разом утратила и речь, и волю.

– Княжна… – Андрей прошептал это так тихо, что она лишь по движению губ угадала слово. – Княжна…

– Аннет. – машинально поправила она – и не смогла больше ничего сказать, потому что он поднёс её пальцы к губам. И тут же выпустил, полностью обессиленный этим движением. Голова его беспомощно откинулась на подушке, потрескавшиеся губы приоткрылись.

– Да что вы… лежите! Как можно! Я позову маменьку! – она бросилась вон из комнаты. Дом тут же наполнился беготнёй, радостными вопросами, суетой, послали за врачом, в аптеку… Убедившись, что она более не нужна, Аннет кинулась к себе – и почти час сидела на кровати, дрожа как в лихорадке, с остановившимся взглядом, силясь понять, что это – незнакомое, неведомое, сладкое и болезненное, – заполняет сердце… «Боже, да что со мной? Совсем чужой человек, я почти его не знаю… Разумеется, слава богу, что выжил, но… но со мной-то что?! Господи, разве это вот так… вот так бывает?!.»

А потом Андрей ушёл. Ушёл, едва выздоровев, худой до прозрачности, с трудом держась на ногах, – как ни уговаривала его остаться мачеха и все они. И Аннет ничуть этому не удивилась, понимая – да, он таков, он не станет другим. Никаких слов не было сказано между ними. Не было ни взглядов украдкой, ни флирта, ни осторожных разговоров полунамёками – все эти игры Аннет уже наблюдала не раз, смеялась над ними, скучала от них… Да смешно было и ожидать флирта от Андрея Сметова! Но она точно знала – тот взгляд солнечным утром, те воспалённые губы, коснувшиеся её пальцев, тот хриплый, чуть слышный шёпот – это всё было. Было и не почудилось.

– Ну и что? – тихо сказала она своему отражению в оконном стекле. – Это всё может ничего не значить. Он только очнулся от беспамятства… Мало ли что могло показаться, привидеться?.. Возможно, совсем другая женщина… не я… К тому же три года прошло. Ему даже не понравилось нынче, как я пела. Если уж даже это… даже моя музыка…

– Я уверена, что Андрею Петровичу очень понравилось ваше пение. – возразила Вера, чувствуя острую жалость к этой девочке, вперые познавшей горечь и отчаяние любви. – Возможно, как раз поэтому он вёл себя с вами очень дерзко. Поручик Горелов его чуть не вызвал на дуэль!

– Горелов – просто набитый дурак! – рассерженно отозвалась Аннет. – А что вёл себя дерзко… Что ж. Я и впрямь почти обиделась, едва удержалась, чтоб не разреветься… а потом подумала – на что же обижаться? Андрей Петрович привык говорить только правду. Какое ему дело, что от неё кому-то больно?

– Это как раз дураки говорят правду, от которой больно! – не сдержалась Вера, и Аннет изумлённо обернулась к ней. – Да ещё не давая себе труда задуматься – а правда ли это на самом деле? Причинять кому-то боль, девочка моя, – это ещё не значит обладать истиной!

– Пожалуй. – помолчав, растерянно сказала Аннет. – Вероятно, вы правы, маменька… но… но что же это значит? Я его настолько раздражаю, что…