Не скосить тебя с маху единого,
Не связать тебя всю во единый сноп!
Уж вы думы мои, думушки,
Не стряхнуть вас разом с плеч долой,
Одной речью-то вас не высказать!
Было заметно, что Варя в самом деле давно не пела: голос её дрожал и рвался, не справляясь с дыханием. Но мелодия песни, печальная и задумчивая, сглаживала, как первый снег, все шероховатости, все неверные места. В притихшем зале словно запахло скошенной травой в вечернем поле, потянуло осенней свежестью из грибного оврага, пахнуло сухим и горьким запахом полыни. Осторожно нащупывая голосом полузабытые ноты, Варя заметила, что даже Семчинова слушает песню. Посерьёзнел и Сметов, который смотрел через рояль на Аннет внимательным и каким-то растерянным взглядом. Варю поразило выражение странной горечи, застывшее на его лице. Опустив взгляд, она увидела сметовский кулак на крышке рояля – сжатый так, словно его свело судорогой.
Песня закончилась, певицы смолкли. В зале сделалось тихо-тихо. Оглядывая зрителей, Варя увидела, что девушки-швеи, протеже Семчиновой, чуть слышно всхлипывают в один и тот же платочек, по-сестрински передавая его друг дружке. Лица мужчин казались серьёзными и почти суровыми. Во взгляде Горелова, устремлённом на Аннет, читалось благоговение.
– Итак, Андрей Петрович, – что скажете? – первой опомнилась Семчинова, приняв свой обычный пренебрежительный вид. – Знаете, я музыки не понимаю и не чувствую, но эта вещица, похоже, недурна! Видно, потому, что в самом народе родилась, а народ бессмысленности и ненужности не терпит!
– Правильно, Ольга Андреевна, и нам весьма даже пондравилось… – робко вставила одна из девушек. – Уж так душевно барышни пропеть изволили, что всё сердце в серёдку ухнуло…
По рядам зрителей пробежал добродушный смех.
– Маша, ну сколько же вам говорить: «понравилось», «середина»… – привычным учительским тоном поправила Семчинова. – И что это за «изволили барышни» на товарищеской вечеринке?! Надо вам заметить, Аннет, что народная песня в вашем исполнении отменно звучит! Но тут уж должное надо отдать не исполнительницам, а самой песне!
– Неужто мы сфальшивили где-то? – невинным голосом поинтересовалась Аннет, незаметно толкая локтем в бок Варю, которую отчего-то разобрал безудержный смех. – Варенька, неужели опозорились?
– Не знаю, у меня и слуха-то нет! – отрезала Семчинова. – Но народное искусство тем и сильно, что народное! Оно в самом сердце трудового человека рождается и оттого имеет силу и… Андрей Петрович, я ведь права?
– Да. – коротко ответил Сметов, который по-прежнему смотрел в стену.
– В таком случае, вынуждена вас обоих разочаровать. – Аннет посмотрела на Семчинову с обезоруживающей улыбкой. – Но песня эта вовсе не народная. Слова – Алексея Толстого, а он, как вы знаете, роду столбовых дворян принадлежит! Ну, а музыка – вашей покорной слуги. Ещё в Бобовинах сочинена.
– Как, в самом деле?.. – Сметов отвлёкся от созерцания запылённого портрета генерала Иверзнева и поднял на Аннет сумрачный взгляд. – Это вы музыку сочинили? Вы сами?
Аннет молча поклонилась, но Варя отчётливо видела, какой триумф блеснул в её глазах.
– Бросьте, быть не может! – вклинилась опять Семчинова. – Слова ещё куда ни шло… Хотя поверить трудно, но в библиотеке я отыщу после! Но музыку такую сочинить! Это же вам не Моцартик с Гайденишкой! Это подлинно народная песня, и мне…
– Экий вы мне комплимент делаете, Ольга Андреевна! – с напускным восторгом всплеснула руками Аннет. – Вот уж от кого не чаяла дождаться!
– Я?! Комплиментов ВАМ?!! – Семчинова пошла неровными пятнами. – Право, Аннет, вы преувеличиваете своё значение! Я позволила себе усомниться в вашем авторстве – и только!
– И между тем – совершенно напрасно! – раздался весёлый голос, и Николай Тоневицкий, отойдя от стены, встал прямо перед девушками. – Я готов свидетельствовать, что музыку в самом деле сестра сочинила! Имел честь при сём присутствовать!
– И я тоже подтвержу. – твёрдо сказала Варя. – Мы ещё в Бобовинах спевались.
– Ну, коли так – примите мои поздравления. – нехотя отозвалась Семчинова. – Андрей Петрович, а вы что скажете?
– Скажу, что коли здесь нынче концерт – так и прочим исполнителям дорогу надобно. – хладнокровно отозвался тот. – Кого ещё сегодня слушать будем? Петька, а ну-ка давай нашу!
– После Анны Станиславовны?! – с ужасом спросил Петя. – Андрей, отстань, не буду я позориться! Лучше удавиться!
– Ну вот, ещё не хватало! Давай, не то ведь я сам запою! И не умолкну ни за какие деньги! Вот тогда и впрямь удавитесь разом всем обществом! Тоневицкий, вы ведь нам сыграете?
Через полчаса в зале уже вовсю шли танцы. Гремела бравурная полька, счастливый Горелов первым запрыгал со смеющейся Аннет, Варю пригласил гусарский ротмистр. За ними на паркет вышли и другие пары. Ярко горели свечи, бликуя в натёртом паркете. В старом зеркале, в залитых дождём оконных стёклах мелькали отражения весёлых лиц, и никто не заметил, что из залы вскоре исчезла хозяйка дома и с ней – ещё несколько человек.