Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

Отец Сергий принял совет во внимание. Когда у него накопился новый материал и он начал заново перерабатывать «происхождения», то сосредоточил внимание на указанном моменте, но не выбросил и другого. К странице с примечанием Горбунова он приклеил вырезку из недавнего номера «Известий», где говорилось о происхождении именно от обезьяны. Ученые, писавшие для ученых, давно оставили эту теорию, но в популярных статьях ею еще широко пользовались, может быть, потому, что она была нагляднее. А раз пользовались, значит, надо и ее разобрать.

Глава 27 Большие дети – большое горе

О материнской любви складывают стихи и поют песни. А кто из поэтов заглянул в отцовскую душу? Разве отец не помогает матери вынашивать дитя?.. Не встает по ночам, чтобы унять ребенка и дать отдых матери? Разве он меньше радуется первой улыбке младенца и первому его слову? Он только меньше о том говорит. Его с детства приучают к суровости, чтобы бороться с невзгодами и беречь семью и родину.

И. Корженевская. Дубовый листок

«Дети мои, дети! Куда мне вас дети?»

Когда отец Сергий напевал эти слова, он улыбался, как будто шутил, но вопрос был серьезным. Дети выросли, им нужна была специальность, какое-то дело, нужно было место в жизни. Даже если бы он захотел держать их у себя под крылышком, это не могло бы долго продолжаться. Вон по селам берут по несколько священников из одного прихода. Возьмут одного, назначат другого, смотришь, и того замели, и третьего, и четвертого, если решится идти в такую обстановку. Скоро наступит и его очередь. Что же тогда будет с детьми?

Определеннее всех была Костина судьба. Она должна быть нелегкой, но все-таки его путь ясен – он будет священником. Пока можно, пусть он работает на своем теперешнем месте. Конечно, на пятнадцать рублей, которые только и в состоянии платить ему епископ, нельзя просуществовать самостоятельно, но для семьи это все-таки помощь, да и у Кости есть сознание, что он приносит пользу в доме. А владыке он, безусловно, нужен.

Соня, еще с шестнадцати лет начавшая задумываться, чем бы она могла помочь отцу, как раз теперь как будто примирилась с тем, что ничего не поделаешь, что она и дома нужна. Когда отец заговорил о том, как они будут жить, если его не будет, она отвечала с каким-то даже легкомыслием: «А что? Как-нибудь проживем. Люди живут же. Я никакой работы не боюсь и не стыжусь. В поле могу работать. В крайнем случае и полы мыть пойду».

Не к этому он ее готовил, не об этом для нее мечтал. Она жизни не знает, потому так и рассуждает. Если не говорить о связанных с этим унижениях, случайным мытьем полов не проживешь, а уборщицей устроиться нелегко, особенно с ее происхождением. Для них нигде места не приготовили, даже места уборщицы.

Только что приехав в Пугачев, отец Сергий узнал, что просвирня, мать Евдокия Хованская, берет девушек-учениц, учит их вышивать гладью. В начале 1927 года Соня стала ходить к ней. Матушка Евдокия позанималась с ней с полмесяца, показала ей все приемы, различные швы, мережки, паутинки и отправила домой, даже с неоконченной работой – дальнейшее не требовало вмешательства учительницы, а только практики. Отец Сергий присмотрелся, сколько времени требует эта работа, и понял, что прожить на нее нельзя, даже имея постоянные заказы. А заказов не хватало даже на опытных вышивальщиц-монахинь. Недаром та же матушка Евдокия, вторая в городе вышивальщица, предпочитала подрабатывать не вышивкой, а стежкой одеял.

Потом открылись частные курсы кройки и шитья. Соня окончила и их, и опять столкнулась с тем же затруднением – не было ни опыта, ни заказов. Кое-кто из знакомых дал ей какую-то мелкую работенку, но на том все и кончилось. Уже в конце 1929 года отец устроил ее к одной машинистке, дававшей уроки машинописи. Три специальности, а подойдет нужда, ни одна не прокормит. А тут и Наташа кончает семилетку, дальше ей учиться тоже не дадут. Надо и о ней подумать, устроить на работу до того, как ей исполнится восемнадцать лет, чтобы хоть она не была лишена права голоса со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Тяжелее всего было Мише. И забота о нем была самая тяжелая. Закрытие группы, в которой он учился, как-то пришибло его. Он старался бодриться, подчас даже дурачился, старался принимать как можно больше участия во всех семейных делах и интересах, но его никогда не оставляла мысль, что он, здоровый юноша, сидит на отцовской шее и ничего не может сделать и что чем дальше, тем труднее будет ему поступить на работу.