Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

Среди других забот и невзгод эта боль за детей, конечно, сыграла немалую роль в том, что все сильнее и сильнее белела широкая борода отца Сергия, что в сорок семь лет он выглядел шестидесятилетним.

Глава 28 «Мы не сами-то идем…»

Мы не сами-то идем, нас нужда ведет.

Нужда горькая.

Русская песня

– Вот так акробат!

Димитрий Васильевич и Анатолий Моченев стояли у входа в сарай и смеялись, глядя, как умывается Миша. Он висел вниз головой, обвив ногами поперечную балку сарая. Соня поливала ему из кружки, и он, подхватывая в пригоршни широкую струю, тщательно тер руки, чуть не по локоть покрытые глиной. Увидев гостей, он соскочил на землю и поздоровался немного смущенно, хотя смущаться было нечего. Ничего нет плохого в том, что он немного поразвлекся после тяжелой работы – он продолжал класть мазанку. Да и Димитрий Васильевич теперь не такой уж редкий гость, он приходил часто и с удовольствием разговаривал с отцом Сергием, а с Костей они стали друзьями.

Анатолий немного полюбовался на кроликов и ушел, а Димитрий Васильевич прошел в комнату. Соня, готовившаяся было собирать на стол, занялась другим делом – при Димитрии не обедали.

Прошло с полчаса или больше. Неожиданно отец Сергий вышел и сказал дочери: «Подавай обедать!»

– Папа! – Лицо Сони страдальчески сморщилось. – При Димитрии Васильевиче! Он же не будет есть наш обед!

– Делай, что тебе говорят! Надо пригреть человека, – неожиданно резко ответил отец Сергий. Соня удивленно посмотрела на него и пошла на погреб за квасом. Она не увязала вспышки отца с присутствием гостя и, приготовив все, ничего не подозревая, вошла в переднюю комнату звать к столу.

Отец Сергий что-то очень взволнованно говорил, а Димитрий Васильевич сидел лицом к двери, облокотившись на стол и подперев голову рукой. К удивлению Сони, привыкшей считать его легкомысленным и беззаботным, глаза его были полны слез.

– Он срочно уезжает, ему стало невозможно здесь жить, затаскали. Думают, молодой, поддастся, – мельком сказал отец Сергий, когда гость ушел, и добавил: – Думаю, что вам понятно, что об этом не нужно говорить.

Только много позже стало известно, что Жаров уехал к архиепископу Николаю, когда-то служившему в Пугачеве. Теперь он занимал одну из православных кафедр на юге и до сих пор сохранил доброе отношение к своему бывшему иподиакону. Еще позднее, когда отец Сергий уже умер, а Димитрий Васильевич стал отцом Димитрием, он с волнением рассказывал, что перед его отъездом отец Сергий взял с него обещание не оставлять служения Церкви. И он не только выполнил это обещание, но, став священником и настоятелем храма, иногда сознательно, а иногда, по-видимому, и бессознательно предъявлял своим сослуживцам те же требования, из-за которых они с отцом Сергием испортили друг другу столько крови. Дети отца Сергия только переглядывались и втихомолку улыбались, когда отец Димитрий рассказывал, как он борется с торопливым чтением и разговорами на клиросе, как требует, чтобы члены причта перед службой подходили к нему под благословение и как запрещает «водопой» в алтаре – даже слово это сохранил. Ему удалось добиться даже того, чего так и не смог за свое служение добиться отец Сергий и что в Пугачеве ввели уже после него: отец Димитрий запретил вносить в алтарь вместе с поминаньями деньги. «У нас здесь престол Божий, а престол сатаны нужно убрать подальше», – говорил отец Сергий. И отец Димитрий усвоил эту мысль и настоял на исполнении ее.

Теперь, когда страсти улеглись, а жизнь жестоко потрепала его, он все больше и больше начал понимать своего прежнего руководителя и с другим чувством вспоминал былые столкновения.

– Произошла у нас какая-то очередная стычка, – с веселой улыбкой рассказывал отец Димитрий, явно наслаждаясь этим воспоминанием, – я разгорячился, говорю: нельзя же все требовать да требовать, все строгость да строгость. Нужно помягче, с любовью. А отец Сергий отвечает: «Мягкость не всегда полезна, иногда нужно и „емь – давляше!“»

Опять отец Сергий ночи не спал.