Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

Но епископ Павел был не князь, а простой деревенский батюшка, а теперь «деревенский архиерей», как он сам себя называл.

Став епископом в трудное время, владыка Павел даже не имел возможности приобрести обычную для прежних архиереев серебряную панагию[110]. Его панагия была деревянная, резная, на цепочке из таких же деревянных точеных шариков, и не какого-нибудь ценного дерева вроде кипариса, а самого простого, первого, которое оказалось в руках местного резчика. Зато ряса его была из хорошей, дорогой шерстяной материи песочного цвета с атласными отворотами. О происхождении этой рясы владыка любил рассказывать. Рассказывал об этом и за чаем у отца Сергия, когда вскоре после приезда посетил по очереди все городское духовенство.

Эту рясу ему подарил епископ Гурий, когда после рукоположения молодой ставленник пришел к нему за благословением ехать на приход.

– Что же, у тебя и рясы приличной нет? – спросил преосвященный и, кликнув келейника, велел принести вот эту.

– У него-то она была, наверное, самая скромная, говорил владыка Павел, задумчиво улыбаясь приятным воспоминаниям. – Он ведь больше шелковые носил, голубые да лиловые, вообще яркие, эту-то он, пожалуй, и не надевал. Да и я ее тогда почти не носил, берег как память о преосвященном Гурии, я ведь его всегда очень уважал. Да и свои рясы у меня скоро появились, приход попался хороший. А теперь вот все пообносилось, пришлось и дареную рясу в ход пустить.

От таких рассказов и воспоминаний, предназначенных более для семейства отца Сергия, чем для него самого, перешли на животрепещущие, злободневные вопросы – дела епархиальные. Вспомнили и то, как после Троицы 1924 года отец Сергий с дочерьми пили чай у владыки. Тогда девочки приехали в Пугачев навестить арестованного отца и попали, когда его готовились отпустить. После освобождения отец Сергий, забрав дочерей, отправился к епископу поблагодарить за присланные им передачи и переговорить обо всех необходимых делах, так как обоим было ясно, что теперь они скоро не увидятся. Между прочим отец Сергий рассказал о запутанных делах в одном из соседних с Острой Лукой сел, которое относилось к другой епархии, не имевшей сейчас епископа, – границы трех епархий, Самарской, Саратовской и Уральской, сходились в том уголке земли, где стояла Острая Лука.

– Вы бы шепнули им, пусть ко мне обратятся, – сказал тогда владыка, ставя обратно стакан с чаем, который собирался было поднести к губам. – Я бы им помог, как говорится, не ради хлеба куса, а ради Иисуса.

Этой пословицей, только в обратном порядке «не ради Господа Иисуса, а ради хлеба куса», отец Сергий и его друзья часто пользовались, говоря о новом типе священников-«гастролеров», ездивших по епархии и старавшихся без архиерейского благословения «влезть» в приход побогаче. Отношение к таким людям, как у старших, так и у молодежи, было раз навсегда установившееся. Поэтому, когда та же пословица была употреблена в смысле, прямо противоположном привычному, образ нового епископа получил в глазах Сони особое, идеальное освещение.

– Видели, какой хороший у нас архиерей? – сам весь светясь от счастья, говорил отец Сергий, проводив гостей. Впрочем, он говорил это не только дома, а везде и со всеми, кто только мог разделять его чувства. – Очень хороший, я такого еще не встречал.

А однажды добавил: «Единственный его недостаток – это его доброта. Как бы он не распустил викариатство».

– Впрочем, был и раньше такой же добрый епископ, митрополит Филарет Киевский, – продолжал размышлять вслух отец Сергий, – и дело у него шло не хуже, даже лучше, чем у других, строгих. Да и наш архиерей не первый год управляет, а не видно, чтобы распущенность была больше, чем при других. Скорее наоборот.

Время показало, что опасения отца Сергия были напрасны. Где нужно, епископ Павел умел быть и твердым. Так получилось с певчими, кое с кем из сельского духовенства, со старособорным регентом П. Е. Жуковым, надумавшим как-то со своим хором петь народные песни в клубе. Конечно, их разговор происходил с глазу на глаз, но один из посетителей, ожидавший очереди в крохотной кухоньке, невольно слышал этот разговор. По его определению, владыка, не повышая своего мягкого голоса и почти не меняя манеры говорить, пробрал виновного «до разделения души же и духа». Но особенно запомнился как будто мелкий, но выразительный случай с настоятелем собора отцом Александром Моченевым. Владыка очень ценил и уважал отца Александра, но не постеснялся, когда счел нужным, сделать замечание и ему. По своим качествам отец Александр вполне заслуживал доброго к нему отношения, но… и на старуху бывает проруха…