Отсчет пошел

Топорков хорошо помнил этого человека. Маленький, носатый, он с неослабевающим упорством разрабатывал свою полубезумную идею об изготовлении пластиковой субстанции, предназначенной для блокировки радиации. Всем было ясно, что этого сделать невозможно, многие в лицо смеялись над ним, но он день за днем с еврейской настойчивостью долбил эту проблему, пока однажды на ученом совете при гробовом молчании аудитории не продемонстрировал небольшой ящик из полупрозрачного материала, похожего на плексиглас, в котором находилось несколько емкостей с ураном-238, аккуратно разделенных перегородками. Не выпуская его из рук, он наизусть зачитывал характеристики вещества — плотность, особенности структуры, степень поглощения радиации, в несколько тысяч раз превосходящая аналогичный показатель для свинца… Запахло Государственной премией. И разумеется, на этот запах, подобно акулам, чующим кровь за несколько километров, слетелись местные хищники — два зама и даже лично директор, готовые урвать свою долю добычи. Но этот Глинберг как был упрямым ослом, так и остался — вскоре четверо разных сотрудников донесли Топоркову, что Изя всем желающим слушать возмущенно болтал о том, что важные шишки набиваются к нему в соавторы, суля всевозможные блага и почести, а он им гневно отказал. Даже после того как Топорков передал эти доносы директору, Изя продолжал упорствовать, несмотря на все увещевания и угрозы. И конечно, получил что хотел — работа была признана второстепенной для развития нашего славного ВПК, рассмотрение проекта в комиссии затормозилось, да так и заглохло. Глинберг попробовал было хотя бы оформить патент, но в столь секретном Институте без покровительства начальства это было сделать гораздо сложнее, чем само открытие. Ходили слухи, что он попытался даже подать заявление о выезде на историческую родину, будто не знал, что даже в случае его немедленного увольнения не выпустят не только его, но и всю семью. Тем не менее Топорков вызвал Изю и поговорил с ним почти по-доброму, в последний раз пытаясь объяснить, что он не прав. Топорков помнил, как ученый нерешительно переминался с ноги на ногу, односложно отвечая на вопросы, пока отчаявшийся начальник первого отдела не отослал его прочь в весьма резких выражениях. На следующий день Изю нашли в лаборатории уже холодного, с посиневшим перекошенным лицом. Врачи констатировали смерть от обширного инсульта. После его смерти обнаружилось второе после упрямства неприятное качество Глинберга — большинство выкладок он делал в уме, и разобраться в них было практически невозможно. Так и осталось от проекта всего лишь несколько экспериментальных образцов, самый большой из которых, с плутониевой начинкой, хранился как раз в третьей лаборатории.

Пауза. Звук бьющегося стекла. Могли бы и поаккуратнее! Затем шаги послышались вновь. Быстро же они нашли образец! Вот что значит настоящая чекистская выучка (Топорков почувствовал прилив заслуженной гордости). Вот и все. Теперь они быстро выбегут из Института и исчезнут так же внезапно, как появились. Топорков облегченно вздохнул. Шаги приближались. Вот они вышли из лабораторного отделения, бегут по коридору… Ближе… ближе…

Внезапно раздался сильный удар. Дверь кабинета начальника и единственного официального служащего первого отдела крякнула и слетела с петель. На пороге стоял высокий человек в маске, сжимающий в руке длинный пистолет с утолщением глушителя на кончике дула.

— Зачем вы здесь? — хрипло зашептал Топорков, удивленный и разозленный столь глупым отклонением от плана. — Вы что, хотите меня засветить?

— Я пришел для того, чтобы выплатить вам оставшуюся часть гонорара, — четко и громко сказал террорист, словно специально для того, чтобы его услышали на всем втором этаже. Топорков почувствовал, как из-под мышек, неприятно щекоча, стекают струйки холодного пота.

— Зачем же здесь? Почему не у Полковника? — испуганно заверещал стукач. — И что же мне теперь делать?

— Вам? — зловеще усмехнулся незнакомец и поднял пистолет. — Вам теперь остается только молиться. И побыстрее, времени у нас мало.

— Но ведь я помог вам! И вы обещали мне заплатить! — Обезумевший от страха Топорков закричал в полный голос. Впрочем, он лишь хотел закричать. Из перекошенного от страха рта вырвалось лишь жалобное блеяние, в котором с трудом можно было различить слова.

— Полковник пользуется плодами предательства, — медленно сказал агент. — Но он ненавидит предателей. Ненавидит и истребляет.

Сухо щелкнул выстрел, и Топорков медленно сполз вниз, оставляя на обитой кожей спинке кресла влажный темный след. Человек в маске подошел поближе и произвел контрольный выстрел в голову.

Затем он вынул из кармана пачку стодолларовых купюр, перехваченных резиновой ленточкой, и рассыпал их над телом:

— Пусть никто не говорит, что Полковник не платит по своим долгам.