Отсчет пошел

Через два дня Фаворский разбился на своем «жигуленке» на пятнадцатом километре Дмитровского шоссе, в месте, именуемом «воронкой». Место действительно было гиблое, там почти ежемесячно бились машины, да и гололед на крутом повороте не оставил Антону никаких шансов. Но что-то в этой истории мне не давало покоя. Во-первых, я знал, что, несмотря на всю свою импульсивность, Фаворский был прекрасным, а главное, очень осторожным водителем, а во-вторых… Я пока что не мог объяснить того, что меня тревожило. Поэтому на следующий день после аварии я собрался в институт, где работал Антон.

Когда я вошел в его кабинет, меня поразило то, что он был подозрительно пуст. «Так ваши люди вчера приехали и увезли все документы», — сказала мне секретарь. Я чертыхнулся. И понял, что теперь в наших архивах документы Антона мне придется искать очень долго.

Получив разрешение, я занялся поисками. Но, просмотрев сначала опись, а потом и вообще все документы, я понял, что там можно найти все что угодно, кроме чертежей того оружия, которое он мне показывал. Их не было ни в машине, которую вел Антон, ни у него дома. Найти их мне так и не удалось. После месяца безуспешных поисков я решил, что оно, может быть, и к лучшему.

Тем большей неожиданностью для меня было увидеть гильзу, которая, казалось, только что сошла с чертежей Антона. Тем более здесь, в Коанде. Это могло значить, что… В голове у меня тут же родилось несколько версий, которые мне приходилось отбрасывать одну за другой.

Версия первая. Фаворский все-таки успел отдать чертежи руководству, и первая партия оружия уже произведена. Но тогда бы были хоть какие-нибудь документальные свидетельства этого, а их нет. Была бы запись в регистрационной книге опытных образцов в институте, был бы патент, были бы, наконец, какие-нибудь документы в Министерстве обороны и у нас. Но их нет, я все проверил. Значит, версию следует признать несостоятельной.

Версия вторая. Фаворский продал чертежи одной из иностранных разведок. Это объясняет факт появления оружия в Коанде. Конечно, все может быть, хотя, зная Антона почти двадцать лет, я слабо в это верил. Да, он был импульсивен и несдержан, и даже более — его пьяные слова могли расцениваться как недовольство сложившейся для него ситуацией, но пойти на такое — нет. Он слишком высоко ставил свое имя и слишком мало ценил деньги.

Версия третья. Чертежи могли похитить из института. Более того, Фаворский мог подозревать, что в институте есть такой человек — его последние слова на это указывают. «Это оружие слишком хорошо…» Слишком хорошо и является ценной добычей. Но тогда кто мог это сделать? Не допрашивать же весь институт. Мне одному с этим точно не справиться, а привлекать кого-то еще не хотелось.

Но ни одна из версий не объясняет того, как оно попало сюда, в Коанду. И тем более как гильза от этого оружия оказалась на месте гибели ребят.

Так я шел, поглощенный своими мыслями, не обращая внимания на то, что происходило вокруг, а это для такого опытного разведчика, каким я себя привык считать, было ошибкой совершенно недопустимой. Но, верно, сработало какое-то шестое или седьмое чувство, и я очнулся вовремя. В следующий момент я почувствовал удар, нанесенный по голове чем-то тяжелым. Только из-за того, что я в этот момент развернулся, удар вышел скользящим. Я мгновенно среагировал и, приняв боевую стойку, приготовился к обороне. Фонарь тускло освещал улицу, но мне удалось оценить обстановку: их было трое, смуглые лица — значит, не наши, а так, обычное хулиганье. У одного в руках обломок трубы, которым он меня, очевидно, ударил. Итак…

Началось. Двое из них одновременно бросились на меня, пытаясь схватить, повалить на землю и таким образом обездвижить. Ничего не выйдет — я ушел в сторону и, схватив одного за руку, провел прием самбо и перекинул его через себя. Удар ногой под ребра довершил дело — нападавший скорчился от боли. Как поется в считалочке про десять негритят, теперь осталось двое.