– Это глупо. Ведь говорили, что будут какие-то локальные катаклизмы, как дождь, который над одними кварталами в городе идёт, а над другими нет. Нужно быть в движении, чтобы вырваться из-под такого дождя. Хотя нам много чего наговорили…
– Вырваться? А зачем? – Ева восторженно протянула руку. – Смотри!
Там, за неожиданной осенней сопкой с пожухлыми бурыми травами, показалась шумная кавалькада. Две кареты неслись во весь опор, их окружало человек двадцать конных сопровождающих. Рядом с каретами бодро, с лаем, мчалась свора охотничьих псов.
Когда пикап поравнялся с отстающей каретой, Ева улыбнулась бравому форейтору в треуголке и с блестящим аксельбантом на зеленом мундире. Тот отложил кнут и приподнял шляпу. Затем окошко в дверце кареты распахнулось, и маленькая рука в перчатке кинула горсть самоцветов. Эта щедрость сопровождалась каким-то восторженным женским восклицанием, им что-то прокричали изнутри кареты, вот только было совершенно не разобрать, что именно.
– Осторожно, Альберт! Будь внимательней! – воскликнула Ева, и он свернул в сторону, удаляясь от карет, от погонщиков и собак, и совершенно вовремя. – Ты что, не видишь? Здесь уже зима!
Дорога превратилась в широкий наезженный тракт, лежалый снег искрился на морозе, и им пришлось закрыть окна и включить печку. Шины протестующе буксовали, когда пикап выкатился на эту заснеженную трассу на скорости около двадцати миль в час. Будь эта цифра больше, их точно бы занесло. Но обошлось. Выровняв дыхание, Альберт постепенно уловил норов дороги, хотя надолго ему это не пригодилось. Дорога снова изменилась.
И были пирамиды, и были барханы высотой с дом. Потом какой-то длинный мост. Они ползли по нему верных два часа. Стрелка уровня топлива даже не шелохнулась, как будто машина едет, не расходуя бензин.
Будь что будет, решил Альберт. В конце-то концов, разве не может ко всем этим большим чудесам прибавиться ещё одно маленькое чудо? После маяка над морем, после конного выезда, после изумрудов, что попали в кабину пикапа, хотя больше половины всё же рассыпалось по траве, после всего, что случилось с утра, немного сэкономленного топлива – это так, мелочь.
А потом был кофе. Старый важный турок переливал его из чаши в чашу, пока не удовлетворился своим трудом. Ева хотела расплатиться парой драгоценных камней, но кофеджи вздернул подбородок, издав громкое цыкание, и прижал руку к сердцу. Иногда преклонный возраст – та же драгоценность. И Ева, и Альберт ощущали себя на вершине блаженства, потягивая невероятно вкусный терпкий напиток из маленьких чашечек. Сам турок тем временем собирался в дорогу. Весь этот поселок, похоже, готов был тронуться с места. Правда, тут не имелось никакого асфальта. Только брусчатка, идущая по центру поселка. Альберт испугался, что пикап завязнет, но всё обошлось. Машина тронулась, прошлась по песку, перемешанному с ракушечником, и оказалась на окраине.
И снова была дорога. Мимо них проносились быстрые авто, потом тянулись вереницы каких-то повозок с огромными колесами. Однажды они оказались рядом с железной дорогой. Вот только странная то была дорога. Вначале навстречу прошелся старый, окрашенный в черный цвет, паровоз. Он издал отчаянный птичий свист, обдав клубами темного древесного дыма. За паровозом тянулись тендер с углем и вереница разноцветных вагончиков, наполненных радостными пассажирами. Дамы обмахивались веерами, а мужчины придерживали котелки рукой, чтобы их не сдуло встречной воздушной струей. Едва паровоз скрылся, последний раз огласив гудками окрестности, вслед ему пролетел другой состав. Узкий, острый локомотив, сверкающий на солнце, и четыре обтекаемых вагона. Он больше походил на огромного атакующего питона, потому что парил над землей. А само полотно превратилось в монорельс. Потом они проезжали мимо острова, где дети возились на берегу, выстраивая каменных идолов. Будто играли в пасочки.
– Ты только посмотри, какие огромные! И дети, и камни! Кажется, я это где-то видела. Остров. Фигуры, – веселилась Ева. – Милый, а помнишь, у тебя была такая вот розовенькая машинка, я называла… как же я её называла?
– Миссис Хадсон?
Дорога нырнула в зеленую долину, где на склонах ровными рядами, как на параде, выстроились столбики, несущие виноградную лозу.
– Нет. Про Миссис Хадсон я не забыла. А эту звали… Нет, не вспомню.
Она смеялась снова и снова. Она рвала виноградины на ходу и вкладывала их в рот Альберту. А он смеялся в ответ, и по его подбородку текла виноградная мякоть.
– Вечно ты такой небрежный, – говорила она и протирала его подбородок платком.
И машина катила, а дорога была бесконечной. Ева смеялась.
Её больше никогда не пугал закат.
♀ Театр фон Клейста
Театр фон Клейста появился в городе вместе с началом сезона дождей, привезя с собой сырость, вязкие туманы и пронизывающую морось.