Отражение

Воинский титул не мешал Павлу Аркадьевичу Лавричу прославиться любовью к жизни и роскоши, видимо, так он компенсировал лишения суровой молодости. Войдя в элиту, Павел Аркадьевич обустроил офис в особняке в Чистом переулке, а поселился неподалёку, на Пречистенке, стал завсегдатаем светских мероприятий и покровителем театральных стартапов, раскрашивая холостую жизнь прелестью юных актрис. Выглядел он, несмотря на возраст, атлетом, причём всем довольным атлетом, и потому его обращение за «особой картиной» стало для Бергера неожиданностью.

Как оказалось, мечта нужна всем.

— Ты обещал представить картину две недели назад.

— Я помню.

— Меня не интересует твоя память. Мне нужна картина.

Как и все клиенты, Лаврич жаждал индивидуального кусочка счастья, и в целом для этого почти всё было готово: пообщавшись с дьяком, Бергер с лёгкостью построил мир его мечты, но для завершения работы не хватало важнейшей детали, главного образа, который заставит сердце меченосца сжаться так, как никогда в жизни, потому что до сих пор дьяк Лаврич ничего подобного не переживал.

Он не любил, а без любви мечта мертва.

И даже гениальный Бергер не мог вдохнуть в неё жизнь.

— Я предупреждал, что создание полотна может затянуться, — протянул Генрих, разглядывая висящие на стенах кабинета картины в пышных золотых рамах — батальные полотна из бурного прошлого Павла Аркадьевича.

— А я предупреждал, что у меня лютый нрав, — ответил дьяк. — Да ты и сам об этом знаешь.

— Угроза заставит меня ускориться, но не поможет создать полотно.

— Ты сам назвал срок, — бросил Лаврич.

Он жаждал попасть в мечту.

— Я не предполагал, что вы окажетесь настолько сложным человеком, — честно ответил Бергер. — А вы даже представить не можете, как непросто мне было почувствовать вашу мечту.

Генрих не любил работать с обитателями Отражения — они относились к нему уважительно, но без пиетета, которым проникались обычные люди. Талантом художника восхищались, но он не вызывал трепета — просто уникальная магическая способность, ничего особенного. А уж солдафон Лаврич и вовсе считал творца говорящим приложением к кисточке, чем раздражал. Немного.

— Ты сказал: непросто БЫЛО почувствовать, — молниеносно среагировал дьяк. — Значит ли это, что кризис преодолён?

— Да, Ваше высокопревосходительство, я нашёл то, что нужно, — подтвердил Генрих. — Вы останетесь довольны.

— Докажи.

— Поверьте на слово, Ваше высокопревосходительство, ведь я — специалист. Я долго мучился и задерживал исполнение заказа, но теперь готов поставить на кон…

— Докажи.

Бергер знал, что главный меченосец редко повторяет требования дважды и никогда — трижды, поэтому молча достал телефон и вывел на экран сделанную тайком фотографию.

— Я не хотел, чтобы она заметила, поэтому качество снимка оставляет желать лучшего, изображение размыто, но образ…

— Заткнись.

Генрих послушно заткнулся, с изумлением отметив про себя, что у беспощадного дьяка, по праву считающегося самым грозным членом свиты принципала Московского, подрагивают руки.

«Я не ошибся!»

— Познакомь нас, — хрипло произнёс Лаврич. — Сегодня.

Требование было лишним и неоригинальным — такое уже случалось. Генрих знал, чем закончится встреча объекта с предметом обожания, и знал, как ответить.

— Не путайте мечту с реальностью, Ваше высокопревосходительство, — мягко произнёс он. — Вы возьмёте девочку, поселите у себя, превратите в куклу, завалите дорогими подарками и, возможно, даже женитесь на ней. Она родит вам ребёнка или детей, но вскоре вы станете замечать морщины и лишние килограммы. Её голос станет резким, надтреснутым и злым, тело потеряет упругость, а нрав — доброту. Она заведёт интрижку с вашим адъютантом, а вы снова будете спать с девками…

— Заткнись!!!

Дьяк рявкнул так, что испугал бы кого угодно, возможно, даже самого принципала, окажись он сейчас в кабинете, но Бергер был готов к вспышке и даже не запнулся.

— Не путайте мечту с реальностью, Ваше высокопревосходительство, — повторил он. — Я подарю вам мир, где вы познаете любовь, мир, в котором вы будете абсолютно счастливы. Навсегда.

— Что ты знаешь о счастье? — глухо спросил дьяк.

— Я умею его создавать, Ваше высокопревосходительство, — спокойно ответил художник. — Мне за это платят.

И вынул из руки Лаврича свой смартфон.

— Убирайся, — едва слышно произнёс дьяк. — И не возвращайся, пока не закончишь.

* * *

Книжный магазин «Потёртые страницы» прятался на Забелина, в старом центре Москвы. Не на пафосном Арбате или открыточной Красной площади, а в тиши, которую так любит купеческая столица, на улице спокойной и немного дремотной, несмотря на шум и суету мегаполиса. Там, где по доброй московской традиции вьётся по воскресеньям изящный узор колокольного перезвона: от храма Святого Равноапостольного Князя Владимира к собору Иоанно-Предтеченского монастыря, к Косме и Дамиану на Маросейке, и дальше по всем звонницам, что остались «порфироносной вдове» от знаменитых сорока сороков церквей…