Отпущение грехов

И это было последнее, что я помню. Потому что ром и нервное напряжение взяли верх. Я не провалился в пьяное забытье, потому что до самого последнего момента разум оставался ясным. Скорее, это было похоже на потерю сознания. Вот сидит полковник Ацидис, а потом его – хлоп! – и выключили.

26

Вот так оно и ведется от основания мира – одни умирают, другие рождаются. Но вся соль в том, что сам процесс ни на минуту не прекращается. Кто-то уходит, оставляя начатое, кто-то приходит продолжать его дело, и этот процесс бесконечен. Так строился Кельнский собор, так писался «Гаргантюа и Пантагрюэль». Так делалось и наше с Ружиным дело. Его убили, но остался я, и мне предстояло довести начатое до конца. Если, конечно, сумею.

Я проснулся, когда на часах было двенадцать. Судя по темноте за окном, ночи. До часа «Ч», объявленного «Вестниками Судного дня», оставались сутки. Но я надеялся, что ввиду чрезвычайных обстоятельств этот час вообще отменят к чертовой матери.

Голова не болела. Бутылка рома и нервное перевозбуждение взаимоликвидировали друг друга. Я сел на диване и обвел комнату мутным взглядом. Мутным не с перепою – со сна.

Что я ожидал увидеть – не знаю, но увидел все равно совсем не то, что ожидал. В кресле, там, где прежде сидел полковник, сейчас устроился огромный детина с румяным лицом. Встретившись со мной взглядом, он улыбнулся и участливо спросил:

– Вы проснулись?

– Ну… – неопределенно протянул я. – Похоже на то.

– Полковник попросил, чтобы я приглядел за вами, пока спите.

– И вы согласились? – я недоуменно вздернул бровь. – Я бы ни за что не согласился. У вас что, семьи нет, которая вас дожидается?

– Меня полковник попросил, – со значением напомнил толстомордый, сразу сделавшись похожим на кожаных спутников Цехового. – Он сказал, что сектанты могут повторить попытку убрать вас.

– Ну, наверное, могут, – согласился я. – А вы что – суперспециалист по сектантам?

– Глупо хвастаться, – резонно заметил детина, – только это я вчера обезвредил троих, пробравшихся в гостиницу, – и простодушно добавил: – Я сильный.

– Я вижу, – кивнул я. – И что вы теперь собираетесь делать?

– Домой пойду. У меня там жена и маленький ребенок.

Поздновато, на мой взгляд, он вспомнил о них. Но лучше поздно, чем никогда – так давным-давно решил великий и могучий русский народ, а народ, как учили меня в школе, есть явное большинство. Большинство же не может ошибаться. С чем я его, большинство то есть, и поздравляю – оставаясь, однако, при своем мнении: данный случай был исключением из правил. Румяному здоровяку следовало вспомнить о жене и маленьком ребенке много раньше – в тот момент, когда верноподданнически соглашался выполнить просьбу полковника Ацидиса.

Но он опоздал и, в принципе, это была его проблема. Я мотнул головой в сторону ружинского номера и спросил:

– А там есть кто-нибудь?

– Да, – подтвердил он, поднимаясь. – Двое наших парней дежурят. Если желаете, можете заглянуть, поболтать – они предупреждены.

– Ага, – сказал я. – Я рад. С такими успехами меня скоро в штат зачислят. Что вы с ментиком сделали?

– С кем? – он округлил глаза, но, сообразив, о ком речь, вернул им нормальную форму и ответил: – Отвезли в контору. А вот что вы, интересно, с ним сделали? Ему в штаны словно мамонт насрал.

– А ничего мы с ним не делали, – усмехнулся я. – Не успели ничего сделать. Просто обсуждали при нем, какие могут быть пытки. Потом Ружина убили. Жалко. Все веселье испортили.

– Ну, зато нам повезло, – заметил здоровяк. – У мента, по-моему, крыша уехала – фиг догонишь. Вы его довели-таки до кондиции – колоться будет, даже не заикаясь.

– С конторы бутылка. Ну, ты уходишь? – я как-то ненавязчиво перешел на «ты». Он не обиделся – видимо, обсуждение момента, так или иначе касавшегося нас обоих, поспособствовало сближению.

– Да, – кивнул он. – Ты уже проснулся, сам о себе позаботишься. Человек, похоже, взрослый, без противогаза тебя не возьмешь. Там Ацидис записку оставил, – он махнул рукой в сторону телефонного столика и, не говоря больше ни слова, покинул номер. Наверное, подумал, что, если останется, то я его заговорю до смерти. Возможно, так оно и вышло бы – вопросы у меня возникали с периодичностью в минуту, хотя далеко не на каждый из них он был в состоянии ответить.

Я проследил взглядом за выходящим амбалом, потом встал и подошел к столику, где, согласно его прощальному жесту, лежала записка Ацидиса. И действительно обнаружил листок бумаги, на котором убористым почерком было написано то, что полковник уже говорил мне: «Помните, Николаев, я даю вам карт-бланш!». Это хорошо, что он освежил мою память, а то я, грешным делом, успел забыть о его словах. Славным все-таки человеком оказался этот старикан. Не чета своему коллеге, отправлявшему нас сюда.