Отпущение грехов

И потом, все в мире относительно. В данный момент я мог пучками выдергивать волосы у себя на заднице, причитая о том, как мне худо. Но через день-неделю-месяц положение изменится таким образом, что не останется ни сил, ни волос для вырывания и причитаний. Только мысли. Тогда я пойму, что плохо вовсе не значит, что хуже не бывает. Все познается в сравнении – банальность, но верная банальность. Как там в школе на уроках про дедушку Ленина травили? Он был глубоко несчастен в тюрьме, потому что ему приходилось делать чернильницу из хлебного мякиша, заливать ее молоком вместо чернил и пожирать, едва появлялся тюремщик. А в чем, собственно, заключалась печаль? В том, что он сидел в тюрьме, или в том, что ему приходилось писать молоком? Если в первом, то после него и его стараниями пришли тысячи тысяч тех, кому в тех же камерах не то что писАть – пИсать не давали, используя отбивание почек, как превентивную меру. Или глаза выбивали – чтобы букв не видел. Если дедушка Ленин не верит – пусть спросит при встрече у красного маршала Блюхера, который все это на себе испытал. Если же неизбывная ленинская тоска корнями уходит в молоко, то, опять же, были тысячи и тысячи парней, у которых не то что молока под рукой не было, но даже бумаги. И писать им приходилось кровью на стенах. Обычно о том, что «No pasaran!» или «Помните нас! 28.06.1941. Брест». И в тот момент, когда они дописывали последнюю букву, они были относительно – опять относительно! – счастливы, потому что успели завершить последний, самый важный труд своей жизни. Вот и сравнивайте.

Я стиснул зубы и изо всех сил вдавил в пол педаль тормоза. Колодки отчаянно заскрипели, но было уже поздно – передний бампер «Волги» с противным скрежетом, похожим на скрежет зубов пьяного зэка, врезался в пассажирскую дверцу «Мазды Фамилии».

13

Козодой действительно отдал приказ быть настороже.

– Тут, конечно, налицо ограбление, – говорил он. – Явно не органы действовали. Слишком топорная работа, на них непохоже. Да и не мог такой человек, как Цеховой, проворонить их агентов. Тем более итог – два трупа и двое в реанимации…

Ружин в буквальном смысле наслаждался, слушая речь организатора и вдохновителя всех побед секты. На Чубчика, конечно, можно – и даже нужно – сердиться, но результаты его трудов все равно впечатляли. С размахом работал парнишка. Вот только для того, чтобы дождаться этой речи Козодоя, пришлось изрядно настрадаться. Ничего путного за первые два часа декан вообще не выдал, звучали лишь молитвы да пение псалмов – странных, больше похожих на завывания акына, свалившегося в пропасть. Сочинял их, видно, кто-то из «Вестников», кто удосужился в свое время получить соответствующее образование. Музыка была заунывной, тексты – невнятно-изумленными. В общем, ничего хорошего. Эстетики – ноль.

Лишь стойко выдержав этот бред, Ружин дождался прощальной речи Козодоя. Правда, и тут ничего полезного для себя не извлек. О том, что главный призовет единоверцев к осторожности, осторожности и еще раз осторожности, можно было догадаться по его первой реакции на известие о смерти Цехового. Но лишний раз убедиться все равно не мешало. Удивляло другое – для чего сектантам собираться каждый божий день, как на работу? Неужели только для того, чтобы проорать хриплыми биндюжьими голосами хвалу своему Всевышнему? Глупее нельзя было ничего придумать. Сектанты, по сути, сделали невозможное – достигли вершин идиотизма. Первопроходцы! Каждый сбор мог завершиться провалом, они знали об этом – не могли не знать, что за ними ведется слежка. Иначе откуда бы появились трупы агентов ФСБ? Не от сырости – точно. И, тем не менее, каждый день продолжали собираться в своем укромном местечке – сориентировавшись по экрану, Ружин поставил в центре заштрихованного прямоугольника маленький кружочек, из которого вещал Козодой, и собирался провести от него стрелочку – путь, которым декан будет возвращаться. Этот вопрос его тоже очень занимал.

Вообще, Ружина сильно интриговало, отчего ему с такой легкостью удалось с первого же раза вычислить местонахождение штаб-квартиры «Вестников», а гэбэшники на этом все мозги измусолили, но ни до чего не додумались. Однако, поразмыслив, он нашел, что удивительного в этом куда меньше, чем могло показаться с первого взгляда. Просто сыграло свою роль то обстоятельство, что «Вестники судного дня» в первую очередь постарались оградить себя от неприятностей, собрав досье на сотрудников органов – едва ли не лучшее, чем имелось в самих органах. Это был первый и, наверное, самый умный ход с их стороны. Вторым достижением было сидение в тайге в момент окукливания секты – так, что даже дикие лоси не могли отличить их от примитивных староверов. Это уже потом, когда организация разрослась и стала способна на большие подвиги, она выбралась на простор, как выбирается зверь, зализавший свои раны или, вернее, почувствовавший, что скопил достаточно сил для того, чтобы побороться за место под солнцем.