Хотя сам Конэл черпал бы суп прямо из котелка, Аллина налила его в большую белую супницу. Она отыскала стеклянное блюдце, которое мать Конэла использовала для масла и которое он сам не видел уже много лет. Печенье было выложено на полотенце в сине-белую клетку и помещено в корзинку. Когда Аллина стала разливать суп в тарелки, Конэл накрыл ее руку своей ладонью.
— Я сам это сделаю. Посидите.
Одного запаха было достаточно, чтобы заставить Конэла заплакать от благодарности. Сделав первый глоток заправленного зеленью бульона, в котором плавали кусочки овощей, он закрыл глаза от наслаждения.
Когда Конэл вновь открыл глаза, то обнаружил, что Аллина с удовольствием смотрит на него.
— Мне нравится ваше хобби, — сказал он ей. — Надеюсь, вы не откажете себе в удовольствии заниматься этим хобби, пока будете находиться здесь.
Аллина взяла печенье и придирчиво его рассматривала. Как приятно было увидеть на лице Конэла улыбку!
— Очень великодушно с вашей стороны!
— Вот уже несколько месяцев я вынужден рассчитывать лишь на свои скромные кулинарные способности, — Конэл посмотрел ей в глаза, задержав взгляд. — Благодаря вам я осознал, чего мне не хватало. Я довольно угрюмый человек, Аллина.
— В самом деле? — ее голос был настолько мягким, что притаившаяся в нем насмешка была почти незаметна. Но у Конэла был острый слух.
Он рассмеялся, покачал головой и вновь принялся за суп:
— Не думаю, что эти несколько дней покажутся нам тихими и спокойными!
5
Конэл спал в своей студии. Это показалось ему самым разумным решением.
Он хотел Аллину, проблема заключалась именно в этом. Конэл не сомневался, что она готова разделить с ним постель, подарить ему свое тело. И хотя такой вариант казался куда более заманчивым, чем холодная узкая раскладушка, которая едва помещалась в его рабочей комнате, было бы нечестно воспользоваться романтическим настроением девушки.
Она вообразила себе, что влюбилась в него.
Мысль о том, что какая-то женщина может принять такое решение и определиться со своими чувствами в мгновение ока, сбивала Конэла с толку. С другой стороны, Аллина Кеннеди отличалась от всех женщин, которые появлялись в его жизни и исчезали из нее. На первый взгляд, от нее легко можно было бы отмахнуться, сочтя наивной дурочкой.
Однако Конэл никогда не судил о людях по первому впечатлению. Аллина была многогранной натурой; в ней были задумчивость, игривость, страсть и сострадание… Странно, подумал он, что сама она, похоже, не замечала этого. Но от этого она была еще более привлекательной.
Погруженный в свои мысли, с красными после беспокойной ночи глазами, Конэл начал делать набросок. Аллина Кеннеди из Нью-Йорка, белая ворона в семье, кажется, из семьи конформистов. Женщина, которая еще не нашла свое место в жизни, но с которой будет приятно иметь дело, где бы она ни очутилась. Женщина, несомненно, современная, но готовая верить в чудесные легенды. Нет, не просто готова верить, подумал Конэл. Она верит в них всем сердцем. Будто просто ждет, когда же ей, наконец, скажут, в каком мире она находится все это время.
Но он не будет этого делать, не будет — и точка! Всю жизнь ему твердили, что этот день однажды наступит. Он не хочет \ безвольно подчиниться судьбе, смириться с волей провидения. Конэл вернулся на остров, чтобы доказать это.
Теперь ему казалось, что он слышит, как судьба смеется над ним.
Нахмурившись, Конэл разглядывал свой рисунок. На нем он изобразил Аллину — с большими глазами и острыми скулами, с короткими взъерошенными волосами, которые так гармонировали с этим угловатым лицом и тонкой шеей. На ее спине, как у лесной феи, Конэл нарисовал что-то наподобие легких крылышек. Они тоже ей шли. Это здорово разозлило Конэла.
Он отбросил альбом. Ему нужно работать, и он вернется к работе после того, как выпьет чаю.
Все так же дул ветер. Утреннее солнце выглядывало из-за плотных туч, отражаясь в воде. Гром утих; слышался лишь шум прибоя. Конэл любил смотреть на изменчивое и капризное море. Годы, проведенные в Дублине, не уменьшили его тягу к морю, небу, суровой и неприхотливой земле, которая была его родиной.
Как бы часто он ни уезжал отсюда, куда бы ни направлялся, ему всегда хотелось возвратиться. Ибо здесь оставались его душа и сердце.
Обернувшись, Конэл увидел Аллину. Она стояла на коленях в саду; вокруг колыхались цветы, а нежный солнечный свет переливался на ее волосах. Конэл не видел ее лица, но прекрасно его представлял. У нее задумчивые мечтательные глаза и она выдергивает сорняки, на которые сам Конэл не обращал внимания.
Уже сейчас цветы выглядят лучше, словно радуются, что им, наконец, уделяют внимание после стольких недель равнодушия.
Из печной трубы шел дым, возле стены стояла метла. Аллина нашла корзину — Бог знает, где именно — и бросала в нее вырванные сорняки. Ее ноги были босыми.
Теплое чувство невольно охватило Конэла — словно кто-то прошептал ему на ухо: «Добро пожаловать!»
— Вам незачем было это делать.
Аллина подняла глаза, услышав его голос. Она и впрямь выглядела счастливой.