Отмщённый

Он плеснул в кружку живительной сорокаградусной влаги, протянул Кате. Она выпила залпом, благодарно кивнула. Он плеснул себе, с наслаждением проглотил. Теперь он надежно загородил ей проход. Катя, всхлипывая, снимала окровавленную повязку. Из потревоженной раны сочилась кровь. Припухлость вокруг нее принимала угрожающие очертания. Снова дезинфекция, остановка кровотечения, свежий бинт – уже не так туго, как в прошлый раз. Он украдкой поглядывал на женщину. В ее мордашке уже не было того отвращения, что сопровождало прошлые «контакты близкого рода». Она не спешила поскорее от него отделаться, работала добросовестно, без спешки. Временами морщилась и сглатывала – не все еще женщины адекватно реагируют на запахи «настоящих мужчин». Иногда их взгляды пересекались, она смущалась, злилась, но перевязку не бросала. А ему становилось приятно, что она рядом, вертится вокруг него, никуда не сбегает. Обостренное чутье улавливало запахи, исходящие от женщины – немного страха, немного пота. Немного духов, которые она по привычке вылила на себя, убегая рано утром из дома. Он испытал толику разочарования, когда она закончила и доложила, шмыгнув носом:

– Готово.

Она отступила к софе, свернулась комочком и мрачно смотрела, как он встает, разворачивает плечи. Боль ушла глубоко в организм, делала вылазки, но в яростное наступление больше не бросалась. Он походил по комнате, прислушиваясь к событиям в организме. Потом тоскливо уставился на свою хламиду, лежащую на кособоком стуле. Как-то неохотно ее коснулся, задумался.

– Может, не надо? – содрогнулась Катя.

– Голым ходить? – проворчал он.

– Ладно, надевай…

Она исподлобья смотрела, как он облачается в «рабочую униформу», застегивает пуговицы. Зрелище, конечно, разрывало душу.

– Выпить дай, – попросила Катя.

Он поколебался, но плеснул в кружку и лично доставил. Она лакала коньяк, как котенок лакает молоко. «Замучил я ее, – с грустью подумал Павел. – А ведь еще ничего не происходило».

– Ты правда алкоголичка?

– Начинающая. – Она икнула и вернула пустую посуду. – Раньше не пила, а в последнее время стала все больше проявлять интерес. И знаешь, начинает нравиться. Скоро втянусь, буду имущество пропивать, работу брошу, опухну.

– Это не беда, – успокоил Павел. – Главное, что не куришь.

Несколько минут они неловко молчали. Хотелось что-то сказать, но слова не шли. Павел подошел к окну и вновь созерцал унылые деревенские пейзажи.

– В туалет хочу, – сказала Катя.

Он раздраженно покосился в ее сторону.

– Серьезно хочу, – хлопнула большими ресницами Катя. – Последний раз я ходила в туалет еще у себя дома.

– Где он? – проворчал Павел.

– На улице… Возможно, ты видел в глубине участка наклонное здание, похожее на скворечник…

– Издеваешься? – Он чуть не вспыхнул.

– А это так заметно? – Она перестала моргать и невольно сжала бедра, что, видимо, означало, что девушка не намерена терпеть вечно.

– Но нам нельзя на улицу…

– И? Знаешь, не хочу тебя расстраивать, но я на полном серьезе хочу в туалет. Очень-очень хочу… Ну, пожалуйста…

– Да провались оно все… – Павел оперся о стену. Кожа побледнела, глаза затянулись мутной поволокой. – Я не знаю, что с тобой делать, Екатерина Андреевна. Хоть тресни, не знаю. Я в полном расстройстве. Ты свалилась на голову, и куда тебя теперь? Отправлю домой – ты меня сдашь. Возможно, не сдашь, кто тебя знает, но рисковать не могу, не проси и не уговаривай. Твои попытки к бегству – наглядное подтверждение. Я не хочу тебя убивать, калечить, пугать… Я не совершал того, за что отсидел восемнадцать лет, я хочу лишь добиться справедливости, хочу, чтобы виновные понесли наказание. А эти люди землю вывернут наизнанку, чтобы до меня добраться. У них власть, у них сила, ОМОН, спецназ…

– Ты отсидел восемнадцать лет? – отвесила челюсть Катя.

– Отсидел, – огрызнулся он. – И знаешь, не горжусь этим. Целая эпоха проскочила мимо меня. Просто так отсидел, ни за что, понимаешь? А сейчас мне и рта не дадут раскрыть. Беглый зэк, и этим все сказано. Покалечил уйму полицейских, поднял на уши район. Они меня застрелят, даже если будет возможность взять живьем…

Он махнул рукой и отвернулся. И снова воцарилось неловкое молчание.

– Так что у нас с туалетом? – сглотнув, вернулась к насущному Катя. – Я реально, между прочим, хочу.

– Будет тебе туалет, – проворчал он и на несколько секунд удалился в сени. Вернулся со старым алюминиевым бачком, снабженным крышкой. – Вот, держи. Сядешь вон там, – показал он на крохотную спальню за порогом. – Можешь спрятаться за стенкой, но чтобы я видел хотя бы одну твою ногу.

– Потрясающе, – восхитилась Катя. – И никуда ходить не надо. Ночная ваза. Биотуалет. Ты уверен, что я смогу это вынести? Я очень стеснительная. А твоя ваза, между прочим, дырявая.

– Ты справишься, – усмехнулся Павел. – Я верю в тебя. А дырка, если присмотреться, выше «ватерлинии», такое количество тебе не сделать. Действуй, Екатерина, ничего другого предложить не могу.