Откуда берутся деньги, Карл?

Неудивительно, что староверы нашли свой путь в рамках капиталистической экономики раньше, чем кто бы то ни было в России. Капиталу не нужны лояльность и смирение, он ищет напористых, умных и трудолюбивых. Неудивителен и опыт жизни сегодняшних староверов.

Самоидентификация? Самоутверждение? Короче, собственное лицо

Как ни крути, человек — общественное существо. Ему нужно чувствовать себя частью себе подобных, знать, что у него есть единомышленники, и при этом ощущать свою значимость, выделяться из стаи, вызывая уважение других. Иначе говоря, людям нужна самоидентификация. Понимание своего места в обществе.

Русское сословие пионеров-капиталистов утверждалось как общность в непростых обстоятельствах. Происхождение многих из них не давало покоя высшим слоям общества. Хоть и говорят, что деньги не пахнут, но пренебрежительное отношение к купечеству и торгашам, высокомерное неприятие приумножения богатства как жизненной задачи — это очень свойственно людям, которым такое не по силам и не по уму. Одни пьесы Островского чего стоят: все его герои-купцы производят отталкивающее впечатление. Кабаниха в «Грозе» — дремучая жестокость, лощеный Кнуров в «Бесприданнице» немногим лучше. «Всюду деньги, деньги, деньги… Всюду деньги, господа…» Такими видели русских купцов и предпринимателей «образованные и мыслящие». А русским промышленникам так нужно было признание их успехов, уважение. В «сливки общества», в придворные круги им вход был заказан, разве что единицы крутились там на десятых ролях. Политическая деятельность — все эти комиссии, партии, да и Дума — им были совершенно неинтересны, отвлекали от созидания богатства, не только материального, но и духовного. Люди больших денег нашли свой ответ на вызов общества — благотворительность и покровительство искусствам. Меценатство.

Каждое сообщество иностранцев, адаптируясь в России, непременно создавало свое национальное сообщество — британское, немецкое, французское. Но они не только проводили конференции, как сегодня, о том, как иностранцу лучше вжиться в русскую экономическую среду, или занимались мелким лоббированием. На первом месте у них стояла благотворительность — дань уважения и помощь той стране, которая дала им развернуться.

Иностранные общины содержали детские приюты, богадельни (дома престарелых по-нашему), создавали больницы, школы, технические училища и девичьи пансионы. Деловые операции иностранцев и их потомков — в Петербурге особенно, но также и в Москве — непременно дополнялись просветительской работой. И их за это начинали ценить.

В начале ХХ века одним из крупнейших иностранных обществ было германское — с капиталом в 230 тысяч рублей и 700 членами. Общество содержало приют для детей на Тверской (не в Москве, а в Санкт-Петербурге), где на полном содержании жили и получали образование более сотни детей. Неподалеку — богадельня на 20 старушек. В доме часовых дел мастера Фихтера на Васильевском острове — приют для мальчиков. Немецкое общество промышленников, и в частности один из его лидеров И. Шмидт, организовало в пяти гимназиях и трех реальных училищах обучение немецкому языку.

Британские подданные В. Гартлей и В. Стюарт основали в российской столице фабрику пряжекрутильного, бердочного и лакового производства — фирму «Вильям Гартлей». Она переходила к сыновьям, внукам основателей, но прославилось производство не новшествами в бумагопрядении, а тем, что его хозяева делали колоссальные пожертвования на финансирование школ. Кроме этого, они еще основали гребное общество «Стрела» в Петербурге, Петербургскую футбольную лигу, а затем и Всероссийский футбольный союз. Гартлей первым ввел на своих фабриках обязательное страхование рабочих от несчастных случаев, которое оплачивалось самими рабочими всего на 5% — остальное доплачивал хозяин.

Иностранные инвесторы чувствовали себя в России не временщиками, появившимися чтобы «нахапать и убежать». Конечно, они шли в Россию прежде всего ради денег. И более того, наверняка на благотворительность шла небольшая доля той прибыли, которую они получали. Так что же, лучше не иметь инвестиций, не ускорять промышленное накопление и, наконец, не иметь какой-то части школ и больниц, приютов и богаделен — только ради того, чтобы не дать каким-то иностранцам на этой деятельности заработать?

Вопрос был бы глупым, если бы только слишком многие — и в тогдашней России, и в сегодняшней — не отвечали на него именно так: «Да, нечего иностранцам на нас наживаться».