– Нет, не пила, я просто свалилась с лестницы, – отвечает Тоня, и тут Белла Владимировна на нее смотрит своим взглядом.
Какой это взгляд? Циничный, проницательный, понимающий, заботливый, сочувствующий, фамильярный, хамский. Именно такой взгляд и нужен пациенту по всем правилам современной науки. Это взгляд-надзор, взгляд-дополнение к лекарствам (см. Фуко, «История безумия», «Надзирать и наказывать»). Это необходимый взгляд, он же считается и достаточным. Теперь Белла начнет расспрашивать и ловить Тоню на лжи, чтобы ей стало стыдно и досадно. Белле кажется, что стыд лечит. Она не понимает, что пациент впредь тысячу раз подумает, прежде чем сказать правду. Яков Эмильевич очень хочет вмешаться, но не должен, тут епархия Беллы. Белла листает карточку.
Но Тоня отвечает в своем обычном беззаботном тоне: меня просто кто-то снизу позвал. Похоже, это я и была, ахаха. Да-да, точно, это я сама себя позвала. Стояла внизу лестницы и сама себя сверху позвала.
Яков Эмильевич на миг недоумевает, но замечает вдруг, как улыбается Тоня; и ее взгляд; взгляд новый, терпеливый, мудрый; и что-то тревожит его в этом взгляде, Тонин теперешний взгляд похож на ноябрьское солнце – неверные, прощальные лучи. Белла между тем сбита с толку. Если прислушаться, можно услышать скрип шестеренок у нее в голове. А… э… в каком смысле – сама себя? Что ты имеешь в виду? Это шутка, говорит Тоня, улыбаясь Белле улыбкой Сюзанны из «Свадьбы Фигаро». Я пошутила.
Белла, надо отдать ей должное, собирается быстро; но взгляд ее на Тоню уже не только бестактный и веселый, но и слегка беспомощный. Ах вот как, шутка. Это прекрасно, что у тебя такое хорошее настроение. А на работе-то теперешней как, удерживаешься? Где ты теперь работаешь – ага, в роддоме уборщицей?
Яков Эмильевич совсем не смотрит на Тоню, он смотрит в стол. Человек нас просит; не пациент, а человек
– Продолжай, продолжай, – повторяет Белла.
Но Тоня, вопреки законам Беллиного жанра, не продолжает, а делает паузу. И в этой паузе Белле плохо, а хорошо ли там Тоне – это уже, кажется, не наше дело, тоскливо чует Яков Эмильевич.
Да, так вот этот ее взгляд, веселый и бестактный, настоящий профессиональный психиатрический взгляд, а главное – здравый, да-да, и трезвый, – думает Яков Эмильевич. Ее парик, строгие губы и белесые всевидящие глаза дополняют картину полного здоровья, трезвости, того сочетания ограниченности и осведомленности, которое. Которое. (Яков Эмильевич завидует.)
Белла – хороший доктор. Сам он не такой хороший доктор. На работе его держат из-за отца: Эмиль Эммануилович был голова, настоящий психиатр. Он же, Яков Эмильевич, – шарлатан. Это его мнение о себе – вполне справедливое.
Недавно произошло вот что: немолодой специалист П. выпал из окна шестого этажа и разбился насмерть. Правда, самого падения никто не видел и не мог видеть, так как стоял густой туман. Учинили расследование. Доказали самоубийство. Но без виноватых не обошлось. Негласно виноватым был назначен друг покойного Яков Эмильевич. Вернее, не то чтобы друг, а единственный приятель. П. был странный. Одинокий. Почти ни с кем не общался, кроме как по делу. А вот с Яковом Эмильевичем – да. Значит, он и виноват. Он проявил недостаточную наблюдательность и проницательность. Прямо никто его не винил, винили косо.
– Вы не спрашивали его ни о чем, потому что боялись проявить бестактность, – резюмировала Белла Владимировна. – Мы вас не виним.
Прозвучало это, конечно, как «мы вас обвиняем». Якову Эмильевичу почудилось, что главной целью Беллы было вызвать в коллективе сильную цепную реакцию. Гонимый чувством вины за гибель П., Яков Эмильевич выбрасывается из окна; после чего Белла идет к его другу Р., говорит ему снова «мы вас не виним» – и, оп-ля, третий труп; и т. д.; в финале блистательной комбинации Беллу назначают кардиналом здравоохранения.
Есть у Якова Эмильевича любимый клиент, вернее, приятель по кличке Велик. Высокий, худой, обтерханный, лет пятидесяти; зубы чернейшие; шевелюра как гнездо; скулы выступают, нос крючком, подбородок вперед; слегка ограниченный, но вовсе не «сниженный»; всегда в ровном обаятельно-брюзгливом, с чертовщинкой, настроении; мастер парадоксов, слесарь на заводе и заядлый велосипедист. Правда, велик у него сломался, и теперь он просто носит на спине велосипедное колесо. Еще Велик обожает ходить по железнодорожным путям и по проезжей части; считает, что пешеход – тоже вид транспорта, причем такой, которому все должны уступать.