Отец солдатам

– После Москвы нас перебросили под Сталинград. Там было ещё хуже. Мы воевали за каждый шаг, за каждый миллиметр земли. Наш батальон тогда дом занял, и мы ждали остальные силы полка. Почти месяц ждали, представляешь! Так вот, мы в нём почти до конца обороны города сидели. Четыре раза нас хотели взять – не вышло. Все четыре раза мы побеждали, даже «мессер» умудрились из винтовки сбить – вообще невероятно! Но вот у немцев появились снайперы, которые пустили под откос всю нашу батальонную разведку. Ну, капитан ко мне подходит и говорит, мол, «батальонку» всю побили, давай Ваня – иди. Тут уж делать нечего, слово командира – закон для солдата. Я и взял с собой троих ребяток, и как стала эта нечисть палить по дому, мы и пошли. Примерную их позицию по выстрелам вычислили. Их было пятеро на крыше. Стоят так, в один рядок, и хоть бы кто додумался обернуться на нас. Слава богу, не додумались, и я взял и в спину их расстрелял. Дом осмотрели – никого. Ну, мы, стало быть, нашли какую-то простыню, измазали в их крови и на винтовку, как знамя. Так и взяли дом. Говорили, что Героя дадут, но в итоге орден дали, но мне, что орден, что медаль, хорошо, что ребята мои живы, да и сам я цел целёхонек.

– А Славу как?

– Дальше, когда наши перешли границу и в Европу вошли, наш полк перебросили в Венгрию, и я попал в Будапешт. Город красивый, но не хороший, что-то в нём не так…. Нашего капитана, тогда, пулями изрешетило, чудом жив остался. И вот, он лежит там, на открытом пространстве меж домами, дзот работает, и на нас ещё и танк прёт, а я в воронке, обставленной всяким хламом, со старлеем сижу. Там до капитана метров пятьдесят бежать, да выбежать страшно. Понимаешь? Страшно! Победа уже так близка, сколько воюю и ничего, а тут так погибнуть – обидно будет, да и не с руки уже было умирать, я ж домой хочу вернуться, меня там Настенька ждёт, а тут…. Ну, я сплюнул, пока старлей не видел, – перекрестился и побежал к комбату. Всё в голове у меня смешалось. Старлей мне вслед матом орёт, танк на меня прёт, дзот стреляет, разрушенные дома пред глазами мелькают, а я прыгаю к капитану, швыряю в танк гранату, а сам шепчу комбату, мол, живи, дыши! Танк взорвался, и я раз командира на себя взвалил, его автомат на себя и рванул в окоп, а сам думаю, мол, только б не в спину, только б не в спину. Не попали. И я добежал до окопа, старлей орёт, повсюду взрывы, разрывы, выстрелы, крики людей, а комбат наш без сознания, но дышит,… значит живой…. Все, казалось бы, хорошо, да только меня через неделю контузило – фугас близко разорвался…. Так я и встретил Победу в госпитале, с медной кружкой спирта и в окровавленной повязке, а когда вышел – с первым же эшелоном отправился домой. Представляешь, еду в вагоне, на каждой полке по три-четыре человека сидит – у кого руки нет, кому ногу оторвало, у кого, считай, половину головы нет – как жив ещё – непонятно, но все такие счастливые! Война-то кончилась! Победили! Песни поют, мечтают о доме, о родных. Прихожу в свой посёлок, дом цел, а никого нет, соседка сказала, что умерла моя маменька ещё в прошлом году… а я и не знал…. Стал Настю искать, думал, встретит, как героя, а я тогда ещё все ордена, медали надел; прихожу к её дому – там пусто, просто пустое место и ни души кругом…. Я просто не знал, что делать, я один остался, идти, в общем-то, тоже некуда, ну и я в армию вернулся….

Старшина нахмурился и по его щеке стекла слеза. Это не была скупая мужская слеза – нет, это была скорее, не выплаканная слеза ребёнка, которая переросла в побитую солдатскую слезу….

– Ладно, иди спать, а то время уже….

Я пошёл к своей койке и долго думал над этим разговором. Как же так? Простой солдат – слуга народа, награждённый Родиной и вот…. Судьба штука жестокая, но не настолько же….

***

…Шёл последний день наших учений по боевой подготовке.

За эту неделю мы успели и на полигоне побывать и из кузова пострелять, после чего мы с него прыгали, отрабатывали комплексы рукопашного боя, после которого, как бы лейтенант ни кричал, а многие получили по морде; ставили мины, готовили лагерь; короче говоря, курс молодого бойца только в увеличенном объёме.

Сегодня же нам предстояло штурмовать лагерь противника. Условного противника, конечно же, но мы, тем не менее, были в боевом расположении духа и слегка нервничали.

Мы двинулись в путь ранним утром. В лесу стоял лёгкий туман, через деревья немного светило, поднимавшееся с востока, солнце, и вся роса была у нас на сапогах, что, казалось, придавало их зеркальному блеску ещё большего шика.

Где-то вдалеке запел соловей. Осипов стал осматриваться, а потом легко, в такт птице засвистел. Мы присели, лейтенант и ещё пара бойцов закурили. Вскоре старшина закончил, и его глаза сделались похожими на птичьи.

– В ноябре соловьёв редко встретишь, особенно в этих краях, – заговорил он.

Соловей вновь запел.