Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

Наконец [метафизик] Егор добрался до квартиры Романа.

Робко постучал и первое, что увидел — лицо Шептуна. Оно было не только измято, но губы его медленно шептали, может быть, на этот раз он шептал себе некое внутреннее откровение…

<…>.

— Вы пришли ко мне, — тихо сказал Шептун, — потому что хотите знать, где Никита именно сейчас проживает, чтобы выведать, дорогой мой, его тайну… — Егор замер.

— И что дальше? — внезапно спросил он.

— А дальше… Я могу дать вам адресок один. — Шептун вдруг опять перешел на шепот: — И найдете там Никиту-то своего.

<…>.

— Откуда же вы все это знаете? И адресок, и вообще… — Шептун тут же ответил:

— А потому что шепот везде здесь. От шепота и знаю. Это, если хотите, Егор, целое царство шепота, с того света тоже шепчут. Только прислушиваться надо. Очень точно слышать надо. И вот со всех концов шепот-то ко мне и стекается, даже умерших, — перешел он внезапно на визг, но тоже шепотливый такой. — Вот отсюда я и знаю все. Из шепота! И адресок этот приготовил заранее.

В это время в дверь раздался резкий звонок.

Роман даже вскочил с постели, как будто это нарушало его нарциссическое оцепенение. Шептун пошел, открыл, и что же — на пороге стоял он, Боренька-хохотун. Егор тоже оцепенел, но уже от удивления.

<…>.

Егор почувствовал сразу, интуитивно, всей обнаженной кожей своей: с Боренькой что-то произошло. Боренька хохотать-то перестал, но первопричина этого хохота так в нем и осталась. Первопричина была тайная, и суть ее была в том, что мир нелеп, и к тому же иллюзорен, и можно потому хохотать над ним. Так, примерно, объяснял Боренька. Итак, хохот пропал, а первопричина осталась. И потому Боренька выглядел мрачновато, ибо внутри-то все застыло, а хохот исчез[415].

Итак, Роман, прежде лежавший в подвальном гробу, переселился в квартиру, забрав с собой Шептуна, будто он его раб и собственность. Сделал он это с одной целью — чтобы Шептун продолжал шептать ему что-то неведомое, пока он трупом лежит в кровати. Ад, смерть, загробный мир выползли из темницы, переместившись в самый обыкновенный московский дом. Через это физическое перемещение мы узнаём, что вселенскому шепоту тесно в инфернальном логове, он уже проник в наш мир и разливается по нему.

Боренька-хохотун тем временем перестал хохотать над нелепостью мира — таков был его способ сопротивляться абсурдности бытия, в котором все зачем-то рождается и зачем-то умирает. Он тоже стал чем-то большим, чем труп. Труп — это просто мертвое тело, которое покинул дух. Хохотун и вчерашний полутруп — это сущности гораздо более темные, мучающиеся от того, что потеряли собственный труп, а нового не нашли, став живой оболочкой при отсутствии души.