Отец моего врага

— Я? — от шока Прохор Германович даже привстал, заглядывая мне в глаза с небольшим прищуром. Нервно сглотнув, он отвернулся к окну: — Моя жизнь, Оля, —— это часовый механизм. Все слаженно, размеренно, гладко. Я контролирую каждую секунду, поэтому всегда спокоен и уверен в себе, — цепко вцепившись в меня потемневшими глубинами, он прошептал лишь одно слово, но оно вызвало мурашки даже на пятках: — Все было именно так, до того гребанного чая.

Не осознавая того, качнувшись назад, я покачала головой:  — Не понимаю, о чем вы…

— Я схожу с ума, — бархатно, проникновенно прорычал тот, взъерошив свои волосы. Выдернув из моих рук полный бокал, опустошил тот почти полностью за раз. Теперь голос был еще более низкий, пробирающий до костей: — Ты заметила это, девочка?..

Что же, тут не согласиться было сложно! С того момента, как я заменяла Кристину на ее рабочем месте, Прохор Германович сильно изменился. Вспыльчивый по поводу и без, раздражительный, агрессивный. Человек, который и раньше не славился доброжелательностью, теперь заметно перебарщивал. Преподаватели даже имя его произносить теперь боялись, в страхе накликать беду. А студенты, на полном серьезе, рыдали навзрыд, если тех вызывали к нему на прием.

— У вас что-то случилось? — спросила я, начиная хмуриться. Что-то подсказывало, что речь пойдет не о работе. Мне бы встать и уйти, но нечто не давало это сделать. Возможно, соль была в осунувшемся исхудавшем лице мужчины. В синяках под глазами, синих губах… Потерянности в его всегда таких уверенных глазах…

— Случилось ли у меня что-то? — брови того изумленно взметнулись ко лбу, а затем он искренне расхохотался. — Случилась ты, Персик.

Нервно сглотнув, я почувствовала, как бешено забилось сердце, а внутренности вкрутило в жгут.

— Я? — только и смогла выдавить.

— Ты, — согласился он, отсалютовав мне остатками алкоголя, после чего осушил и второй стакан. — Ты, — он ткнул пальцем в меня, — причина всех моих бед!

— Не думаю, что… — щеки покраснели, горло сжалось.

— Ты, — он снова ткнул пальцем, на этот раз касаясь свитера, — сломала идеальную систему работу, выстроенную годами!

— Вам кажется… — сердце сжалось в груди, дышать удавалось с трудом и через раз.

— Ты… — он ткнул пальцем, но на груди осталась лежать теплая прожигающая свозь толщу ткани ладонь, — сводишь меня с ума, Оля.

От переизбытка эмоций на глазах возникли слезы. Утерев те дрожащим пальцем, я пожала плечами:

 — Не понимаю, почему…

— «Почему? Почему?»… — передразнил меня мужчина, скидывая голову к потолку. Когда он хлестнул меня взглядом, я забыла собственное имя, проваливаясь в бездну этих бескрайних голубых глаз: — Потому что я хочу тебя до одури, девочка. Все мои мысли… каждую гребанную секунду жизни о тебе… Не думал, что такое произойдет со мной или что вообще такое бывает. Но я не могу с этим справиться, не могу выкинуть тебя из головы!

Никто и никогда не говорил мне чего-то подобного, что уже могло довести до обморока. Но это был не просто «кто-то», а мужчина, вызывающий ровно такие же чувства! Я смотрела на него бесконечно долго, выдержав непривычную паузу. Но Прохор Германович, кажется, слов и не требовал.

— И, — снова начал он, закрывая глаза, — я не знаю, что с этим делать. Так больше продолжаться не может.

— Не понимаю… — придвинувшись ближе, я сократила разделяющее нас расстояние. Теперь его ладонь полностью касалась груди, что дарило приятное и необходимое до боли тепло.

— Моя работа… — мужчина недовольно покачал головой. — Ты ведь понимаешь, что я имею определенные обязательства? В лучшем случае, карьера, которую я строил двадцать лет, рухнет во мгновение ока. В худшем — меня просто посадят. В нашей стране дай только повод конкурентам. Думаешь, я один хочу быть ректором топового российского вуза?

— Думаю, — качнувшись вперед, я коснулась ладонью плеча мужчины. Твердого, мускулистого, обтянутого плотной тканью, — не один.

— А ты? — не унимался тот. — Ты ведь девственница! Не хочу, чтобы твой первый опыт был с не тем человеком. Я слишком тебя… Слишком хорошо к тебе отношусь.

— Значит, — облизав пересохшие губы, я позволила себе коснуться кончиком носа предплечья ректора. Провести дорожку до ложбинки на шее, жадно вдыхая любимый аромат, — дело не в возрасте?

— Возраст в наше время не так важен, — Прохор Германович зарылся пятерней в мои волосы, чуть натянув их в сторону. Не сдержавшись, я протяжно застонала, звук заглушила футболка. — Я испорчу жизнь тебе, себе… Последствия намного более серьезные, чем ты можешь себе представить.

— И что же нам делать? — мне стоило бы расстроиться, но в моменте было так хорошо, так прекрасно! До боли, до скрежета зубов!

— Я хотел спросить тебя, — усмехнулся ректор, — у меня не получается справиться.

Из-под ресниц я подняла взгляд на Прохора Германовича, тот вдруг подмигнул:  — Поверь, я пытался.

Я знала, что мужчина прав. Намного больше, чем хотелось бы верить! Каждое его слово сквозило здравым рассудком… Но также я знала, что пожалею о том, что нашептывает сердце и что я просто не могла не сказать: