Отец и сын

Въехали в город глубоким уже вечером. Ждать до утра, соваться в гостиницу Алексей Петрович не захотел. Его снедало нетерпение. Он был совершенно убежден, что австрийцы его по дороге негласно оберегали, и нужные ему, Алексею, люди в Вене уже о его приезде осведомлены и, может быть, уже даже доложено императору Карлу.

Поэтому, спросив у полицейского дорогу к дому вице-канцлера Шенборна, и добравшись до него, остановились неподалеку.

Офицер-поручник Коханского (т.е. Иван брат Ефросиньи) представился охране Шенборна и на очень плохом немецком языке попросил дежурного офицера доложить вице-канцлеру Империи господину графу Шенборну совершенно неожиданное, а именно то, что наследник Московского престола Алексей находится рядом на улице в карете и просит безотлагательно его принять.

10

Шенборн уже лежал в постели. И готовился прочесть на сон грядущий несколько страниц французского романца, когда ему доложили о в высшей степени странной просьбе с улицы.

У Шенборна была отличная память. Он немедленно вспомнил разговор с русским резидентом Веселовским и некоторое, правда очень краткое время, находился в состоянии легкой растерянности. Дело в том что он, вплоть до той минуты, когда ему передали, что царевич – в Вене и ждет приема на улице в карете, считал тот разговор с русским резидентом вполне гипотетическим. « Почему так скоро? Что, они там, сума по сходили, что ли?»

Пока Шенборн приходит так вот в себя, имеет смысл и нам с вами, читатель, порассуждать на эту же тему.

Абрам Веселовский и во время свидания с вице-канцлером – тогда, в потаенной комнате Хофбурга, и до, и после него – нимало удивлялся тому, что Шенборн решил принять царевича, никого из своего начальства не ставя в известность. Но Шенборн знал, что делал. Он еще в Хофбурге понял, что выгоды для Империи в случае удачного исхода дела царевича настолько велики, что решение он мог принять и без консультаций; был убежден, что император его поддержит. Как и бывало уже много раз. Если же ситуация примет нежелательное для Империи направление развития, тогда проверенные и доверенные имперские головы совместно найдут выход. Так тоже было уже много раз. А пока надо, конечно, принимать этого ночного просителя. И вот еще что…

Шенборн коротко звякнул колокольчиком, вызвал лакея и спросил:

– Сын – дома?

– Дома, ваше сиятельство.

Сын – тридцатилетний холостяк, живший вместе с отцом, понадобился вот для чего. Больше года Шенборн-младший мучился в Санкт-Петербурге в качестве незначительного чиновника в составе имперской резидентуры у русских и знал царевича в лицо. Сын должен был опознать неожиданного визитера. Он – в ночном убранстве и даже в колпаке, явился к отцу, получил задачу и указание спрятаться в кабинетике старичка Грюнберга – библиотечного смотрителя, но дверь в кабинетик отнюдь не закрывать. После этого Шенборн надел дорогой турецкий халат и спустился в библиотеку, куда и должны были проводить в высшей степени странного ночного гостя.

Ожидая его, вице-канцлер недолго походил по ковру, а потом сел в кресло. Он стал вдруг волноваться. Отчего точно – он сказать не мог бы, наверное. Но только в эту минуту-две ожидания, он окончательно понял, что гипотетическое до сей поры дело с царевичем действительно – либо доставит империи огромные выгоды (это если наследник получит трон), либо немалые сложности (это если Петр-царь в поисках сына дойдет до крайности). А что есть крайность в понимании Шенборна, он, Шенборн, осознавал весьма ясно. Крайность – это война. Но вот что было пока Шенборну еще не ясно – так это то, стоит ли Империи рисковать на войну с царем из-за сына-беглеца…

11

Дальнейшие размышления господина вице-канцлера были прерваны. Потому что дверь отворилась, и на пороге появился очень высокий, сутулый молодой человек лет двадцати пяти, бледный и усталый. Одет он был вполне обыкновенно, дорожным образом. Шляпу свою держал двумя руками прямо перед собой, прижимая ее к груди.

Войдя в комнату, он принялся как-то боязливо озираться и озирался до тех пор, пока глаза его не остановились на вице-канцлере. Тогда молодой человек упер в Шенборна большие воспаленные карие глаза свои, но продолжал все-таки молчать. Молчал и Шенборн, который держался проверенного на опыте принципа: в разговорах не особенно активничать, потому что справедливо полагал, что слушать – всегда удобнее, нежели говорить.

Отчаявшись дождаться от сидящего в кресле Шенборна первого слова, молодой человек принялся мять в руках свою шляпу. Наконец, когда шляпа окончательно потеряла свою форму, вошедший собрался с духом и сказал по-немецки, причем, сразу стало понятно, что немецкий для него – чужой:

– Господин Шенборн… Ваше Высокопревосходительство… Ваше Сиятельство… вы видите перед собою несчастного наследника Московского трона…

Тут только Шенборн нашел нужным встать, но вставая – выстрелил взглядом в открытую дверь комнатки, где стоял сын и часто-часто кивал головой, что могло означать только одно: этот нескладный молодой человек – действительно русский царевич.