Отец и сын

Ревизия денежных и материальных расходов по Адмиралтейству грянула, скорее всего, во второй половине 1714 года; причем, Кикин не смог ответить на многие вопросы ревизоров. А.В.Кикин, как мы знаем, ревизии опасался, ждал ее, но надеялся, благодаря приятельству царя, что ничего страшного с ним не произойдет. Но гром грянул и весьма сильный. Александр Васильевич такого оборота дела не ожидал. Нависла прямая угроза суда. Царь, еще недавно друг кум и благодетель превратился в непреклонного вершителя судьбы, а финал во времена государя Петра Алексеевича Кикину был очень хорошо известен. Вчерашнего баловня судьбы, царского дедушку обуял ужас. Вследсвие этого с Александром Васильевичем случился удар: он лишился подвижности и языка. Стали говорить, что дни бывшего царского любимца сочтены. Екатерина Алексеевна, жена царская кинулась просить мужа освободить Александра Васильевича от дознания, дать ему по крайней мере, умереть спокойно. И царь согласился. Следствие прекратили.

Но – случилось чудо. Кикин постепенно выздоровел. К нему вернулась речь. Он стал двигаться. Но следствие не возобновили. Царь даже согласился с тем, чтобы Кикин с семьей был оставлен на жительство в Санкт-Петербурге. Но, конечно, о возобновлении дружелюбия Петра не могло быть и речи. Со скомпрометированными сотрудниками Петр рвал окончательно и бесповоротно.

Однако, в связи с параличем Кикина у автора имеются некоторые дополнительные соображения, с которыми он, автор, хотел бы поделиться с читателем. А именно: не мог ли недуг быть Кикиным сыгран? Дело в том, что и сегодня, при современной медицине, вывести человека из инсульта – чрезвычайно сложное, и увы, очень часто, безнадежное дело. Что же тогда говорить о XVIII веке? Чтобы в то время больной полностью восстановился после глубокого паралича? Ну, это вряд ли. Поэтому, автор, не настаивая на версии инсценировки Кикиным у д а р а, вполне допускает такую инсценировку. Ведь таким путем А.В.Кикин сохранил себе жизнь и даже избежал ссылки.

А чудеса – продолжались. Царь не полностью отклонил от себя Кикина – по крайней мере, не возражая против того, чтобы Александр Васильевич привлекался к исполнению некоторых дел и поручений – даже с выездом за границу.

Повезло Александру Васильевичу!

Но такой оборот дела вовсе не устроил Кикина, не успокоил его. Втуне он жестоко обозлился и обиделся на Петра. Причем злость и обида со временем только усиливались. Как и большинство образованных и исполнителей, Кикин остался с неутоленным честолюбием. Но теперь, чтобы его утолить, используя Петра, – об этом не могло быть и речи.

И он решился поставить на Алексея. Способствуя Алексею в ожидании власти, а позже – помогая ему укрыться в Австрии, А.В. Кикин рассчитывал этим свое неутоленное честолюбие утолить. Об участи, которая могла быть в случае победы Петра, Кикин отлично знал. Но честолюбие оказалось сильнее. Он шел ва-банк.

21

Вернемся однако в лето 1713 года, когда царевич Алексей Петрович приехал в Санкт-Петербург к жене. Выглядел он неважно: побледнел, похудел и покашливал. Мачеха Екатерина – вот, добрая душа – скорее всего написала мужу тревожное письмо. Тем более, что посмотревшие царевича врачи рекомендовали срочно отправить Алексея в Карлсбад подлечиться. А вдруг у наследника чахотка начинается?

Сын заболел! Отец немедленно бросает все дела прибалтийские военные и мчится в свою новую столицу – поддержать чадо, показать ему свою любовь.

Встречаются отец и сын очень хорошо. Петр добр и ласков и к сыну и к снохе. Отмечает это София Шарлотта в посланном в Вольфенбюттель подробном и почти радостном письме, в котором каждая строчка дышит оптимизмом и надеждами на лучшее: «Царь очень дружелюбен ко мне. Во время своего посещения он говорит со мною обо всех важных вещах и заверяет меня тысячу раз в своем расположении. Царица (Екатерина – ЮВ) не упускает случая засвидетельствовать мне свое искреннее внимание. Царевич любит меня страстно, он выходит из себя, если у меня отсутствует что-либо, даже малозначительное».

Но, разумеется, Софии Шарлотте приходилось на новом месте жительства быть свидетельницей и не весьма лицеприятных эпизодов, о которых молодая жена предпочитала не писать родным ни слова. Например, о том, что Алексис… прострелил себе руку из пистолета. Происшествие было обставлено как случайность. Да и «рана» оказалась пустяковой.

Ночью жена принялась было жалеть мужа. Но он, хотя и морщился от боли, деловито объяснил ей, что выстрелил нарочно:

– А что мне было делать, когда отец назначил мне на понедельник экзамен по чертежному делу? Пожелал доподлинно вызнать, чему и как я в Дрездене и в Кракове обучился. А я чертить изрядно не умею. Отец был бы недоволен, прогневался бы. А я его гнева боюсь – как бы драться не стал. У него это быстро. Да и готовальню большую лейденскую – его подарок – я давно продал… Как все отец узнал бы, худо мне бы стало.

– А почему же Вы продали готовальню, – спросила не удержавшись Шарлотта.