Отдать якорь. Рассказы и мифы

Все тут же голосовали «за». Это значило, что всё было выпито и бывшему полковнику, а ныне младшему лейтенанту, нужно было бежать за бутылкой для восстановления своего статус-кво. Что он, подчиняясь обстоятельствам, и делал, зная, насколько сурова жизнь и как трудно вернуть враз утерянное. Другого способа вступить в прежний чин для него не существовало.

Полковник был скор на ногу. Возможность реабилитировать себя придавала ему сил и резвости. И компания, ещё не успевшая переменить темы разговора, только-только скинувшаяся по рублю и проводившая Полковника с лучшими напутствиями, чрез мгновение ока (так казалось) могла видеть его, но уже с двумя бутылками «Московской особой». На его ватнике, пока ещё смутно, но уже проступали полковничьи погоны.

– Если бы наш Полковник участвовал в скачках, – говаривал в таких случаях гидролог Никанорыч, – я ставил бы только на него. Беспроигрышный вариант. А специально для Полковника учредил бы кубок «Золотое копыто».

– Тут важна мотивация, – вставлял своё научное слово младший научный сотрудник Виталий, – а более весомой мотивации, чем эта, – и он щёлкал ногтем указательного пальца по только что принесённой бутылке, – трудно и представить. С такой мотивацией, или идеей, если вам угодно, можно за час весь Земной шар обежать.

– Вот за это и выпьем, – предлагал капитан запаса Акимыч, – за неугасающую идею и за неумолчный стук копыт по мостовой.

Все зажимали ладонями горла стаканов с разлитой в них «Московской» и чокались краями гранёных донышек, изображая глухой цокот копыт.

– Поехали, – добавлял при этом Акимыч, – по булыжничку, да по раскатанному.

После принятой дозы Полковника единогласно восстанавливали в должности, и его добродушное лицо, похожее на скомканный блин, расплывалось в благодушной улыбке.

Перед самым выходом в рейс Полковника понижали особенно часто, но к приходу на борт таможенников и пограничников для оформления отхода его обыкновенно восстанавливали в прежнем звании. Потому что стоять вахту на руле в чине старшего лейтенанта, или даже капитана, он наотрез отказывался. Вахта на руле была обязанностью не лёгкой. Можно сказать, что это была каторжная работа. Дело в том, что в связи с малыми размерами и особенностью обводов корпуса, судно плохо лежало на курсе, часто рыскало, особенно на волне, и его приходилось периодически одерживать, перекладывая перо руля то вправо, то влево. Привод же к рулю был ручной, как на старых парусных баркентинах, и приводился в движение с помощью длинных штуртросов, проложенных от большого колеса штурвала с множеством рогулек-рукояток через редуктор к баллеру руля. Проходил этот трос через ходовой мостик по верхней палубе через систему шкивов. Провернуть всё это хозяйство стоило определённых усилий. А крутить штурвал, удерживая судно на румбе, приходилось постоянно. Попробуйте вот так простоять четыре часа кряду, думаю, пропадёт у вас охота ко всему прекрасному. Ног под собой не будете чувствовать, аппетит пропадёт от усталости, и единственной мыслью, свербящей в вашей голове, будет как бы скорее рухнуть в койку.

Мы совершали плановый рейс в Северную Атлантику. Наш пароход должен был нарезать её, как пирог, делая так называемые гидрологические разрезы по живому телу океана вплоть до кромки плавающих льдов. Гидрологи на этих разрезах делали свою рутинную работу: опускали в воду батометры Нансена и со всех глубинных горизонтов вплоть до самого дна брали пробы воды, определяя её солёность, температуру и что-то ещё, о чём нельзя было говорить вслух. Переход Балтикой был утомителен, короткая крутая волна «била по зубам», то есть шла навстречу. Почти весь экипаж укачался. Принятая в обед пища выблёвывалась за борт. Народ зеленел, слабел и тянулся к горизонтальному положению. Единственным исключением являлся Полковник. Ни качка, ни четырёхчасовое кручение массивного штурвала, ни понурый вид укачавшихся моряков не влияли на самочувствие нашего бравого рулевого. Он лихо закручивал большой деревянный штурвал, который был вровень с его ростом, удерживая тем самым судно от чрезмерного рыскания. Нужно было видеть Полковника во время исполнения им прямых служебных обязанностей. Это был не матрос-рулевой, а ловкий наездник океанских стихий, нежданно получивший чин вице-адмирала. Его глаза горели, как перед ожидаемой морской баталией, цепкие руки подбирали нижнюю рукоятку штурвала и с энергией метателя молота запускали рулевое колесо во вращательное движение, и оно иногда за один мах силой инерции проворачивало перо руля градусов на пятнадцать. И почти сразу же он бросал колесо штурвала в другую сторону. При этом он зорко поглядывал на картушку компаса и на аксиометр, согласовывая показания этих приборов с курсовым румбом.

– Давай, давай, Полковник, – говорил довольный, но сильно укачавшийся капитан, – заруливай, держи курс струной. Выберемся из Балтики – там полегче будет.

После вахты на руле Полковник плотно обедал в штормовом режиме (во время сильной качки тарелки на стол не ставили, а держали на весу в руке) и шёл в носовой кубрик отдыхать.