Отчий дом

— Что ж, договоритесь с начальником штаба о сигнализации и приступайте.

— Слушаюсь!

Теперь уже Петру Николаевичу скучать не пришлось. Он летал от рассвета до заката. Нелидов едва успевал осматривать аэроплан и заправлять бак горючим.

Худой, жилистый подполковник — командир батареи — и все солдаты после каждого выстрела задирали вверх лица. Аэроплан резко разворачивался вправо.

Подполковник делал новые вычисления и подавал команду. Снова выстрел. Аэроплан резко опускал нос и пикировал.

— Недолет! — кричал один из солдат, выставленный для наблюдения.

Снова вычисления. И снова выстрел. Аэроплан клюнул носом и выровнялся.

— Есть! — кричал наблюдатель и батарея стреляла залпами.

Во время одного из полетов на корректирование артиллерийской стрельбы Петр Николаевич заметил густые волны пыли, клубившиеся над извилистыми степными балками. Приглядевшись внимательнее, он увидал длинные колонны кавалерии. «Противник!» — догадался он.

Петр Николаевич быстро снизился и, посадив аэроплан, выпрыгнул из кабины.

— Мотоциклет! — приказал он дежурному по аэродрому. Через несколько минут Нестеров уже мчался к начальнику штаба корпуса…

Вечером командир корпуса потребовал Нестерова к себе.

— Поздравляю, поручик! Вы корректировали стрельбу отлично. Отныне артиллерия будет взаимодействовать с небом.

Генерал самодовольно засмеялся и разгладил бороду на левое и на правое плечо.

— Кроме всего прочего, вы спасли наш корпус от внезапного удара кавалерийской дивизии противника. Мы выставили против них артполк и казаков генерала Дроздова. Разведчики с неба оказались расторопнее разведчиков «земных». Посредник признал атаку противника успешно отбитой. Знаете, поручик, в военное время ваши действия были бы отмечены как большой подвиг.

— Рад стараться, ваше высокопревосходительство!..

Ночью в душной палатке Петр Николаевич не спал. Он лежал, подложив руки под голову, и думал над словами генерала и над своими собственными словами: «Рад стараться, ваше высокопревосходительство!»

Он никогда не думал о своей карьере, не любил выслуживаться перед начальством, чтобы оно непременно заметило его рвение. Но всегда, с детских лет думал он о Родине, всегда ощущал на своем плече ее невидимую, но ласковую и требовательную руку.

И сегодня, когда командир корпуса похвалил его за корректирование стрельбы и успешную разведку, Петр Николаевич в словах генерала различил нечто гораздо большее, нежели похвалу.

«Разведчики с неба!» Два слова, может быть, два случайных слова, но Петр Николаевич увидел в них огромный смысл. Он затормошил сладко храпевших Мишу Передкова и Вачнадзе. Но заставить их проснуться было не так легко, и еще труднее — заставить слушать.

Вачнадзе поглядел на Нестерова осоловелыми глазами и снова зарылся головой в подушку, а Миша Передков повернулся на другой бок и «отдал концы», как шутил он сам над теми, кто начинал с присвистом храпеть.

Тогда Петр Николаевич отпустил каждому из друзей по тумаку и тихо, чтоб не слышали в других палатках, сказал:

— Тревога!

Передков и Вачнадзе разом поднялись с постелей.

— Тише, тише, господа. Можете лечь, но спать запрещаю!

— Сумасшедший! — проворчали оба друга, но довольные тем, что тревога оказалась ложной, улеглись снова.

— Сегодня, корректируя стрельбу, — продолжал Петр Николаевич, — я приметил кавалерию, которая, крадучись, двигалась по балкам. Я доложил об этом в штаб. И, представьте, оказалось, что кавалерийская дивизия противника намеревалась захватить штаб и нанести непоправимый удар нашему корпусу.

Передков и Вачнадзе приподнялись на локтях.

— Вы понимаете, что это значит?

— Нас могли взять в плен, — произнес Миша.

— Да не в том дело, — улыбнулся Петр Николаевич, — аэроплан участвовал в разведке, — вот в чем суть! И представьте себе, если бы мы летали на двести, пятьсот верст в тыл к противнику, сколько ценных сведений привозили бы нашим войскам!

— Мысль интересная! — заметил Вачнадзе.

— Только пока еще несбыточная, — скептически проговорил Миша. — Летчики боятся оторваться от своих аэродромов, как желторотые птенцы от гнезда…

— Боятся, говоришь? — подхватил Петр Николаевич. — А мы попытаемся оторваться. Вы помните слова Есипова: «Стрелка барометра все более отклоняется к военной буре»? Я задумал дальний перелет…

Они проговорили до рассвета.

8

Да, в мире было неспокойно. Двадцатый век зачинался в крови и дыму, предвещая бури и штормы. Еще не прошло и восьми лет после горестной для России русско-японской войны, а уже слышались раскаты приближающейся новой грозы.

Только что отгремели залпы Триполитанской войны между Италией и Турцией. Теперь пожар занялся на Балканах…

Недавно Петр Николаевич прочел в газетах: «Изумительно смелые полеты совершает находящийся при Второй болгарской армии, осаждающей Адрианополь, русский авиатор Тимофей Ефимов, брат знаменитого Михаила Никифоровича Ефимова. Второго ноября 1912 года во время полета аэроплан Ефимова был обстрелян турками и имел десять пробоин…»