Отчий дом

Фотограф фирмы Шанцера Вениамин Добржанский всю жизнь мечтал совершить нечто такое, чтобы прославиться на всю Россию, чтобы имя его стояло рядом если не с миллионером Ротшильдом, то, по крайней мере, с кинозвездой Верой Холодной.

Он родился в солнечной Одессе в семье сапожника. Старый Лазарь Добржанский сорок лет просидел на своем низеньком раскладном стуле, горбатясь над щегольским офицерским сапогом или дамским ботинком, отчего спина его перестала разгибаться и вся фигура напоминала вопросительный знак.

Прокалывая шилом подметку, Лазарь говорил своему сыну:

— Веня, ты — большой осел, если надеешься стать порядочным человеком в России. Не забывай, что ты — еврей, а это значит, что ты будешь виноват во всех случаях: когда царь проиграл войну, или упали акции у пароходной компании, или у дворника Никифора сдохла собака. Садись лучше рядом и учись, как нужно работать шилом и дратвой!

Веня слушал отца молча, но в нем все клокотало, все противилось этой философии обреченности. Он был молод, высок, широкоплеч, обладал силой и, как мы уже сказали, жаждой славы. Он выступал в состязаниях по боксу и часто уходил с разбитым лицом, но с лаврами победителя.

Однажды, правда, ему пришлось испытать на себе всю жестокую справедливость отцовских слов.

Вениамин выступал в соревновании по французской борьбе со здоровенным верзилой, оказавшимся, как впоследствии стало известно, ставленником одесских миллионеров братьев Пташниковых.

Тела борцов переплелись, и в продолжении всей борьбы трудно было сказать, кто возьмет верх. Но вот оба повалились на подмостки, и одна лопатка Вениамина Добржанского уже коснулась пола.

В публике начался шум и свист. Все повскакали с мест. И вдруг Вениамин услышал крики братьев Пташниковых:

— Егор! Его-ор, жми жида!.. Жми жи-да-а!..

Что-то неимоверно горькое и твердое подкатило к: горлу. Не понимая сам, что делает, Вениамин искусал в кровь губы, обуреваемый диким, сумасшедшим стремлением не сдаться, — умереть, но не сдаться! Он освободил прижатое противником колено и, упершись ногой в пол, страшным усилием перекинул через себя борца и прижал его к полу мертвой хваткой.

Свисток судьи оборвал неистовые вопли толпы. Тут и там раздались рукоплескания. Равнодушная, густо накрашенная девица вынесла лавровый венок и надела его Вениамину на шею.

А он стоял с запекшейся на губах кровью, бледный, глухой ко всему, кроме не перестававшего звучать в душе вопля: «Жми жида! Жми жи-да-а!..»

Позже Вениамин познакомился с любимцем Одессы, спортсменом и летчиком Сергеем Уточкиным.

Он горячо привязался к нему, строил планы новых состязаний по боксу, борьбе, держал вместе в ним велосипедный магазин, бегал смотреть, как Уточкин спускался на своем гоночном автомобиле по самой длинной в мире лестнице — от подножия памятника Ришелье до портовой эстакады.

Чувствуя, что уступает Сергею Уточкину решительно во всем, Вениамин уговорил отца бросить Одессу и переехал в Киев.

Здесь, ослепленный триумфальным успехом синематографа, Добржанский увлекся фотографией и поступил работать в фирму Шанцера.

Третьего дня его вызвал хозяин. Лицо его сияло:

— Послушайте, Вениамин, вам выпал счастливый случай прославиться. Вы спросите — какой? Имейте терпение и слушайте. Я договорился с капитаном Линно: мой фотограф садится на аэроплан и летит вместе с поручиком Нестеровым. Вам ничего не говорит эта фамилия, Вениамин? Это тот самый поручик, что часто кувыркается в небе над Киевом, и у многих дам в это время случается обморок. Слушайте дальше, Вениамин! С этим поручиком летит мой фотограф, летит в дальний перелет. Вместе с поручиком Нестеровым вы побиваете мировой рекорд в авиации. Что? Разве это не шумная слава? В пути вы фотографируете все с большой высоты и ваш синематографический фильм обойдет все синематографы России. Что? Разве это не успех, который вам даже не снился?..

Через час Вениамин Добржанский был уже на Сырецком аэродроме.

— Где можно увидеть поручика Нестерова? — спросил он у молодого солдата или моториста (он был в серой рубашке с завернутыми рукавами), надевавшего тяжелый пропеллер на носок мотора.

— А вы репортер? Из «Киевской мысли»? — вместо ответа спросил тот, нахмурясь.

— Нет. Я представитель фирмы Шанцера.

— Час от часу не легче. Хотите заключить договор на платные полеты перед почтенной публикой? Ничего у вас не выйдет!

— Послушайте, — разозлился Вениамин Добржанский, — почему вы отвечаете за поручика Нестерова?

— Очень просто! Потому что я и есть тот самый поручик!

Вениамин ахнул от удивления и, шагнув к Нестерову, ухватился за лопасть пропеллера.

— Господин поручик! Я полечу с вами. Я никогда не поднимался на аэроплане, но воображение подсказывает мне, что это будет похоже на прогулку на сковороде по преисподней. Что ж, я готов!.. Мировой рекорд — это такая штука, ради которой можно рискнуть свернуть себе шею!..

Петр Николаевич молча смотрел на незнакомца с пылкими жестами и горящими, по-детски наивными, голубоватыми глазами.

«Безумец, — подумал Петр Николаевич. — Право, безумец!.. Но откуда ему стало известно о нашем перелете?..»