Отчий дом

— Речь ведь идет здесь не обо мне, — снова уклонилась от прямого ответа хирург. — Речь идет, если хотите, о том, что многие, и вот вы в том числе, каждую художественную вещь трактуете с прямолинейных, сугубо политических позиций, игнорируя специфику искусства, забывая о главном — об эстетической сущности произведения или даже, скажу уж по-вашему, идейно-эстетической.

— Неправда! — как-то даже сердито воскликнул, почувствовав в последних словах еле уловимую иронию, Журба. — Этот автор сам помимо моего желания вынуждает меня оценивать его произведение с позиций сугубо идейных или же политических, потому что он сам думает прежде всего как политик. Эстетика здесь лишь камуфляж…

— Нет, не то! Произведение привлекает внимание многих именно своими художественными, стало быть, эстетическими качествами. А вы просто навязываете другим собственные вкусы, симпатии и… подозрения. Почему это должно быть именно то и так, как вам хочется? Вам, скажем, нравятся книги о войне, ну, и с богом, как говорится. Но зачем же заставлять меня читать только про войну да про войну?! Ведь, даже понимая всю важность этой тематики, я, например, и без того чуть ли не ежедневно имею дело с ранами, вижу кровь. Потому мне хочется прочесть что-нибудь вот такое…

— Ну, знаете… Вы в данном случае лишь исключение. Читайте на здоровье то, что вам по вкусу. А от сути нашего спора, если, конечно, будет на то ваша охота, не уклоняйтесь.

На этот упрек редактора хирург уже и вовсе ничего не ответила, просто и непринужденно, как говорят, вышла из игры. Сидела молча, будто и не она затеяла весь этот спор.

Редактор, подобно разгоряченному коню, который с бега уперся в глухую стену, лишь головой повертел то ли удивленно, то ли даже возмущенно. «Ну и ну! — подумал о хирурге Лысогор. — Ничего не скажешь, характер!..»

На этом дискуссия так же неожиданно, как и началась, закончилась…

И уже немного погодя, прокашлявшись и потеребив двумя пальцами свои «шевченковские» усы, словно бы ни к кому не обращаясь, тихо заговорил директор школы Петр Петрович Семирий:

— Так, так, так! Так, так, так… Если подумать, в этом что-то все-таки есть. Что-то есть, конечно… В чем-то, конечно, и вы, Галина Акимовна, правы. — Петр Петрович минуту подождал, не ответит ли ему хирург. Однако Галина Акимовна, видимо окончательно замкнувшись, промолчала. И он продолжил так же осторожно, будто нащупывая для себя тропинку, размышляя вслух: — Так, так, так… Вот только как бы нам не заблудиться между трех сосен. А то вот говорите вы… Все, кажется, просто и ясно. А если взять на деле, то между этими эстетиками и политиками каких-то там особых перегородок и не существует, и в этом деле вон какие мудрые головы иной раз сворачивают себе шеи. На словах будто все «за» и ни одного «против», а как доходит до конкретного дела… А у нас горячий, духовный цех. Нам о будущем нашем, о молодежи прежде всего, думать надо, воспитывать да оберегать ее, — Петр Петрович снова помолчал минутку-другую, поудобнее расположившись на стуле, — от влияний всякого, знаете, сомнительного свойства… Живем ведь не на безлюдном острове…

Но тут, почувствовав, что Петр Петрович заводит речь явно надолго, не на шутку обеспокоился, даже испугался механизатор Мирон Булах.

— Не оберегать, Петр Петрович, — кинулся он неожиданно для всех в атаку, будто пожарник на огонь, — не оберегать, а к делу, к работе, к трактору, к машине, к полю и другим полезным делам приучать! — энергично и решительно пригашал он красноречие директора, незаметно для себя и сам увлекаясь и подливая масла в огонь. — Я вам вот что скажу, Петр Петрович! В нашей трудовой советской школе, если правду сказать, во многом вы воспитываете знаете кого? Барчуков не хуже прежних гимназистиков воспитываете! Ну, у нас в селе еще ничего. А вот город возьмите. Да там ведь, кроме своих уроков, любой из них ни за холодную воду не возьмется, в магазин с готовыми деньгами сбегать — это уже для него вон какая работа! Ну, да и где же ему, если машина даже комнату подметает! А она, простая, рабочая и сельская работа физическая, она ведь науке никогда не мешала, от нее и для науки одна лишь польза! А у нас… Тут и в самом деле есть над чем подумать! Потому что, скажу я вам, из мужика сделать пана очень легко! Тут лишь бы только деньги! А вот чтобы из панка да обратно в мужики — тут уж ни за что! Сколько таких примеров можно было бы вспомнить! И тот же граф Разумовский или светлейший князь Меншиков… А нам не Разумовских, нам, знаете, чтобы вот… Ломоносовых!..

И умолк. Не интересуясь, как кто ко всему этому отнесется, сбив запал директора, сразу обратился с каким-то вопросом к Никифору Васильевичу, твердо уверенный в своей правоте Мирон Булах.