Отчий дом

Он наконец, хотя и не сразу, по крайней мере внешне, обрел «дипломатическое» спокойствие. О многом хотелось ему узнать и расспросить. В первую очередь о самом главном. Что случилось? Почему она исчезла? Почему не написала? Как затерялась? Прямо вот так спросить. Но ведь она уже не прежняя «инкубаторочка» Ева. Перед ним совсем другая, возможно ничем не похожая на ту, пожилая женщина, военный врач, подполковник медицинской службы. Да и сам он давно не тот наивный и горячий юноша далеких тридцатых годов. Поэтому должен был сдерживать себя, не торопясь подвести беседу к главному вопросу, ждать, когда она сама сочтет нужным рассказать обо всем. И он начал издалека, с того, что его интересовало, быть может, меньше всего и что, возможно, потом в беседе выяснится просто и безболезненно: как получилось, что, любя детвору и стремясь стать хорошей учительницей, она стала врачом, да еще и военным?

О н а. Почти в каждой неожиданности, если присмотреться к ней, ничего неожиданного или случайного нет. Все в конечном счете имеет свою закономерность. Возможно, даже и эта наша совсем неожиданная встреча.

О н. И все же… Пусть даже и закономерно.

О н а. Тогда следует начать издалека. Возможно, еще с того момента, когда она попала на «инкубаторные» курсы. И потом решила стать учительницей. А возможно, и позднее, с петриковских времен, когда они вновь встретились и она испугалась этой встречи, и потом, уже позднее, все время боялась его, боялась, чтобы он…

О н. Боялась? Странно. Боялась… А он, наивный, думал, что любила.

О н а. Да, любила, но и боялась.

О н. И потом — почему вторая встреча? А когда была первая?

О н а. Была. И первая. И вторая. В квартире директора, на следующий день после его приезда в Петриковку. Он тогда заметил, как она вспыхнула от неожиданности, встретившись с ним лицом к лицу. И он потом, позже, еще и переспрашивал: почему так вспыхнула, будто испугавшись? Она не призналась, отшутилась тем, что девушка, встретив первый раз суженого, всегда невольно пугается. И это надежный знак, что он и в самом деле суженый.

О н. А вышло, что не суженый. Так отчего же она испугалась?

О н а. Выходит, была причина. И потом боялась. И… стыдилась того, что он, как ей тогда казалось, так много знал, был таким образованным, а она «инкубаторная». Но более всего боялась и стыдилась, чтобы не узнал ее, не раскрыл, кто она и что…

О н. Ничего не понимаю. Чего не раскрыл? О чем не узнал? Чего боялась? И почему должна была стыдиться? Увидев впервые в жизни?

О н а. Да, стыдиться, стесняться. В том-то и дело, что увидела не впервые. Неужели он, живя полгода в Петриковке, всегда бывая рядом с нею, так ни разу и не вспомнил, что когда-то он уже видел, встречался с нею раньше, до Петриковки? Однажды она не удержалась, намекнула ему, что знает Терногородку, даже его учительницу французского языка.

О н. Что-то такое неясно вспоминается. Тогда его это удивило, даже заинтересовало, а потом сразу же и забылось.

О н а. Была такая минута: намекнула, а потом и испугалась. А вот теперь… Может, он теперь вспомнит один день в конце мая или в начале лета. Воскресный базар в Терногородке. Комсомольцы, пионеры-школьники группками ходили почти весь день из улицы в улицу, по хатам, магазинам, базарной площади. У каждого через плечо, будто рушники у боярина на свадьбе, висели широкие бумажные ленты, а в руках стопочки билетов. На лентах и на билетах, которые они распространяли, красным по белому было напечатано: «Наш ответ Чемберлену». Собирались средства на строительство Красного Воздушного Флота. Об этом тоже было написано на билетах. Но она запомнила именно это: «Наш ответ Чемберлену». Он был старшим в одной из групп. Люди разбирали билеты, а деньги — кто сколько мог — бросали в жестянку-копилку.

О н. Ну как же! Помню довольно ясно. Было с Чемберленом, было и еще что-то подобное.

О н а. Тогда в паре с другой школьницей носила за ним жестянку худющая девчонка, чернявая, с косичкой, в темно-вишневом плисовом платьице. Копилка тогда несколько раз наполнялась серебром и медяками, и они все трое относили ее на почту и обменивали на новую, пустую.

О н. Как ни напрягает память, вспомнить эту девчонку не может. «Чемберлена» помнит, а девчонку в темно-вишневом платьице нет. Их тогда было много, девчонок из четвертого, пятого, шестого. Где уж их всех запомнить!